Право последней охоты
Шрифт:
Иган чувствовал, как заливается краской его лицо. Так неловко он не чувствовал себя уже давно.
– Слушай, если ты собираешься так стоять вечно, то я буду использовать тебя как вешалку для своего халата, – лиловая щель рта скривилась в жуткой ухмылке, – только переместись тогда в угол, ладно?
– Извините, я…
– Не извиняйся, а бери стул и садись! – Огюст махнул рукой, указывая на место рядом с собой, – чаю хочешь?
– Нет, спасибо, – Иган присел на краешек стула, – я недавно позавтракал.
– Как пожелаешь, – Огюст протянул руку и, не глядя, взял со стола свою
– Ну, времени прошло изрядно…
– Ха! «Изрядно»! – старик сделал шумный глоток, – ладно, неважно. Ты жив, с виду здоров, а это главное. Я незрячий, но не слепой, и в общих чертах представляю, в каких передрягах ты побывал. Если немного поумерить аппетит, то по большому счету меня интересуют всего две вещи: что случилось с тобой тогда, и что привело тебя ко мне сейчас. Уважь старого зануду!
– Я даже не знаю, с чего начать…
– Хорошо, я попробую облегчить твою задачу, – Огюст отставил пустую чашку и сложил изуродованные, похожие на обугленные коряги, руки на животе. Немигающий объектив закрепленной на дужке черных очков телекамеры уставился прямо на Игана, – меня ведь тоже пропесочивали по самое не хочу. Чуть ли не в задницу мне свои любопытные носы засовывали. Кто, когда, как, зачем – неоригинально, конечно, зато чрезвычайно усердно. Их неутолимая жажда знаний привела к тому, что, сами того не желая, они ответили почти на все интересовавшие меня вопросы. Мне даже не пришлось задавать их вслух, достаточно было уметь читать между строк, – лиловые губы тронула еще одна еле заметная и тут же погасшая улыбка, – вы призвали Эрамонта. Кому из вас пришла в голову сия гениальная идея?
– Сенатору Парчину, – Иган вздохнул, – я говорил ему, что это неудачная мысль, что не стоит устраивать балаган из чужих суеверий, но он меня не послушал. Мы все в тот вечер были немного навеселе, и все происходящее казалось обычным дурачеством. Тогда я не придал большого значения его декламированиям, даже сам немного подпевал. Чуть язык не вывихнул от замысловатых песнопений.
– М-да, воистину, сумма человеческих знаний конечна, в то время как дурь – беспредельна! – Огюст досадливо крякнул, – оккультист чертов! И что, он получил в итоге то, чего добивался?
– О, да! Вполне! За левой ногой сенатора оперативникам даже пришлось лезть на дерево.
– Ха! «Сердечный приступ»! Что ж, теперь он должен быть удовлетворен. Я всегда скептически относился к его мистическим теориям, но на сей раз он оказался прав. Пусть немного запоздало, но я снимаю шляпу, – Огюст немного помолчал, – а ты сам Его видел?
У Игана ушло несколько долгих секунд, чтобы собраться с силами для короткого односложного ответа:
– Да, – еле слышно отозвался он.
– Следователи уверяли меня, что у тебя полнейшая амнезия, хоть я им и не поверил. А как оно обстоит на самом деле? Ты помнишь хоть что-то из того, что случилось с тобой там, на Пракусе?
– Помню ли я? Да я мечтаю забыть об этом! – всплеснул руками Иган, – но все бесполезно. Те видения снова и снова возвращаются ко мне во сне и наяву, несмотря на то, что прошло столько лет. Воспоминания о тех жутких мгновениях в мельчайших подробностях навсегда впечатались в мою память,
– Что же ты такое там видел, какая боль, какой ужас смогли переплюнуть все то, с чем ты сталкивался раньше?
– Боль? Ужас? – Иган махнул рукой, – да, без них не обошлось, но дело не в этом.
– Так в чем же тогда?
– Там, на краю ущелья, где состоялась наша встреча, со мной что-то произошло, но я не могу это внятно объяснить, не могу описать. Где-то глубоко внутри во мне что-то изменилось. Медицинские тесты и анализы ничего не показывают, но я это чувствую. Думаю, прикосновение Эрамонта не только искалечило мое тело, но и отравило каким-то ядом мою душу.
– После того, что случилось с вашей командой, я изучал оставленные Парчиным заметки. В них, в частности, говорится, что Эрамонт – последнее, что видит человек в своей жизни. Любой, кто близко познакомился с его когтями, отправляется прямиком на тот свет. Без вариантов. Поскольку теперь я отношусь к изысканиям покойного сенатора куда серьезней, нежели раньше, то меня интересует вполне естественный вопрос: почему ты остался жив? – Огюст хмыкнул, – тебя он, получается, пощадил. Почему?
– Пощадил? Ха! – Иган невесело рассмеялся, – да он и слова-то такого не знает!
– Почему же он оставил тебя в покое, и каким образом ты все-таки свалился вниз?
– Я прыгнул сам.
– Вот как!? – Огюст немного опешил, – но зачем!?
– Это трудно объяснить в двух словах…
– А мы никуда и не торопимся, – старик пододвинул Игану чашку и чайник, – спешить не надо, надо разобраться.
Иган налил себе чаю, двигаясь нарочито неторопливо, дабы максимально оттянуть продолжение рассказа. Чай был великолепен как всегда, и он, прикрыв глаза, некоторое время наслаждался его ароматом и терпким вкусом.
– Я пытался разобраться в собственных ощущениях на протяжении всех прошедших лет, – Иган с явной неохотой опустил чашку на столик, – предполагал и воздействие лошадиной дозы анестетика, и последствия сотрясения мозга и черт знает что еще. Все без толку, ясности так и не прибавилось.
Иган потер лоб, собираясь с мыслями. Огюст терпеливо ждал продолжения.
– Понимаете, там, на краю обрыва, я в какой-то момент вдруг увидел себя со стороны. Я корчился на окровавленных камнях и, одновременно, смотрел сам себе в спину. Между мной и Эрамонтом образовалась незримая мысленная связь, и я смог взглянуть на мир Его глазами.
– Хм, любопытно. И что же ты увидел?
– Я увидел себя таким, какой я есть, – Иган говорил сбивчиво, мучительно подбирая слова, – не то, каким я представляюсь сам себе, а то, чем я являюсь в действительности. Без прикрас, без шелухи… без любви. Крохотный шевелящийся комочек протоплазмы. Амеба.
Иган понуро уставился в пол, обхватив голову руками.
– Ощущение кошмарное! В той череде образов, что прошла через мой разум, не осталось места ни презрению, ни насмешке – моя ничтожность не заслуживала такой чести. И эта Амеба разумная, каковой в действительности является человек, мнит себя царем природы! Контраст между нашим напыщенным самомнением и реальным положением вещей просто опустошает. Все твое бытие тщетно, все потуги никчемны, впереди нет ни капли надежды, и остались тебе лишь отчаяние… и забвение.