Право учить. Работа над ошибками
Шрифт:
Неправильно. Так не должно быть!
— Он ваш внук.
— И я дорого заплатил бы, чтобы забыть об этом! Лучше бы моя дочь умерла, не давая чудовищу появиться на свет, а не потом, защищая от зверей!
Вряд ли мужество женщины в схватке с волками спасло ребёнка: лучшей защитой новорождённому оборотню перед соплеменниками служила текущая в его жилах кровь, а вот сама мать не смогла извлечь выгоду из своего положения. Может быть, испугалась. А может быть, возлюбленный нарочно оберегал её от горьких тайн.
— И всё же... Ваша дочь хотела, чтобы ребёнок жил. Разве её желание не заслуживает исполнения?
Лицо старика скривилось от боли.
— Он живёт! Я делал всё, чтобы мальчик не чувствовал себя обделённым родительской любовью. Но когда он в первый раз...
У Лигмуна перехватило дыхание, и я попробовал предположить:
— Поменял свой облик?
— Да, именно поменял.
Повисло молчание. И пока наступившую тишину нарушали только хриплые вдохи и выдохи разбередившего раны памяти старика, я попытался представить себе, как Обращение могло пройти без участия опытного наставника.
Наверняка был страх, причём обоюдный: и внука, чувствующего начало изменений, и деда, не понимающего, что он видит перед собой. Была попытка вмешаться, вытащить ребёнка из марева расплавленных Пластов, но текучая плоть не удерживалась руками, упрямо выскальзывая и принимая иную форму, нежели прежде. Была растерянность оборотня, внезапно увидевшего мир с другой стороны. Волчонок должен был потянуться к тому, кто находится рядом, ощутить знакомый запах, тепло протянутых навстречу рук и...
— Он прыгнул.
Грустная правда вернула меня к реальности. Старик говорил, а сам поднимал край мантии, позволяя рассмотреть неровные шрамы, покрывающие голень правой ноги близко к колену, там, где когда-то были сухожилия, а теперь под кожей остался лишь ворох рваных шнуров.
— Я... Мне было страшно. Видеть, как ребёнок превращается в зверя, понимать, но не верить собственным глазам... Я решил, что сошёл с ума. Что если возьму его на руки, морок рассеется и всё вернётся обратно. Я хотел... А он ощерился и прыгнул. И когда клыки проткнули мою ногу, я прозрел. Наконец-то... А знаете, что было труднее всего, Мастер? Знаете?
С каждой минутой всё больше и больше выцветающие глаза гордо сверкнули:
— Труднее всего было не кричать. Но за стеной были люди, а я не мог допустить, чтобы о позоре, постигшем мою семью, кто-то узнал. И я справился с болью... Только с совестью справиться не смог. Мне нужно было ещё тогда убить щенка, сразу, пока свежие раны жгли тело. Но память о дочери была слишком сильной, и я уступил. Вырастил зверя... А что теперь? Тайна раскрыта, и род Эллидов ждёт бесчестье. Впрочем, оно будет
— Внука вы уже похоронили?
Лигмун печально усмехнулся:
— Вы же умный человек, Мастер, и должны понимать: принц не выпустит из рук такую игрушку.
— Мне дано право отбирать. Даже самые дорогие и любимые игрушки.
— Пожертвуете своим будущим ради дикого зверя? Полно, не шутите так! Вы всего лишь Мастер, а его высочество, возможно, станет королём. Не вставайте у него на пути по пустякам.
Нет, дедушка, то, о чём ты говоришь, вовсе не пустяк. Особенно для будущего его высочества.
Я подошёл к креслу, присел на корточки и положил свою ладонь поверх стариковской, покоящейся на колене.
— Вы готовы позаботиться о незнакомце, но собственного внука лишаете малейшей поддержки... Так нельзя.
— Он — зверь!
— Только наполовину. Поймите, Нирмун состоит из двух частей. Человеческая помнит и ценит всё тепло, которое вы ему подарили. Звериная... боится родственных чувств к двуногим существам. Именно поэтому он напал на вас: из простого страха и желания защититься.
— Но я не угрожал ему...
Голос Лигмуна дрогнул, и я крепче сжал сухие стариковские пальцы.
— Конечно нет. Зато вы, в свою очередь, тоже испугались, а звери очень чутко различают страх. Вы показали слабость, волк поспешил напасть. Следовало быть твёрдым, смелым и ласковым, тогда всё случилось бы иначе, поверьте!.. Мне очень жаль.
Хозяин поместья прикрыл глаза, в уголках которых предательски блеснули слезинки.
— Вы думаете, он... сильно меня ненавидит?
— За что?
— Я... — Старик напряжённо сглотнул. — Чтобы оторвать его тогда... Ударил. Несколько раз. Пока клыки не разжались.
— Думаю, Нирмун не вспомнил об этом, вернувшись в человеческий облик. Оборотни, особенно в юности, не могут удержать в памяти первые минуты после перехода и последние — перед. Скорее всего, мальчик не помнил даже, что набросился на вас... Он ведь выглядел тогда растерянным, верно? Растерянным и испуганным, поскольку чувствовал: произошло что-то ужасное. Но вы рассказали ему? Или... нет? — добавил я, видя, как начинает мелко трястись нижняя челюсть Лигмуна.
— Я не смог... Меня лихорадило, мальчика велено было не пускать в мою комнату. И я... боялся. Боялся его видеть. Надеялся набраться сил и...
— Не вините себя. Что было, то было. Но отец мальчика должен был предупредить вас, оставить какие-то распоряжения.
— Оставил. Ту полоску кожи, которую вы держите в руке. Только это случилось уже потом, после превращения. Спустя неделю.
Всего неделю... Оборотень ошибся в сроках совсем ненамного, однако несколько дней решили судьбу двух людей на многие годы. И решили не лучшим образом.