Право Вызова. Книга Вторая
Шрифт:
Да и потом, она ведь и сама может не догадываться о собственной беременности. Как она может такие вещи сечь? Ну а потому мы просто пройдём «плановый» осмотр, на котором всё и вскроется.
— А для чего это?
— Да не волнуйся ты, просто проверимся. Вдруг что? Мне нужно, чтобы ты у меня здоровенькая была.
Брусника тяжело вздохнула. Да, девушка не шугалась города и уже привыкла к нему, но было видно — урождённой клюкволюдке многое здесь непонятно и для неё гораздо уютней оставаться в поместье.
Машина остановилась, я попросил поручика Пузо
Ну а сам я пошёл проверяться на аллергены. Мало ли что там всплывёт? Обожрусь как-нибудь кракозлиного мяса, распухну и сдохну. Хотелось бы избежать такого унылого конца.
— ИЛЬЯ ИЛЬИЧ ПРЯМУХИН! — раздалось из громкоговорителя на всю клинику. — СРОЧНО ПРОСЛЕДУЙТЕ В КАБИНЕТ ГИНЕКОЛОГИИ НА ТРЕТЬЕМ ЭТАЖЕ! ПОВТОРЯЕМ, ИЛЬЯ ИЛЬИЧ ПРЯМУХИН…
Расталкивая людей и на ходу застёгивая рубашку, — мне как раз делали УЗИ лёгких, — я нёсся по коридору к нужному кабинету. Какого хрена!? Что там могло случиться!?
— ИЛЬЯ ИЛЬИЧ ПРЯМУХИН…
Да бегу я, блядь, бегу!
Поворот, ступеньки, третий этаж и вот он.
Первый раз в жизни, — надеюсь, что он окажется последним, — я ворвался в кабинет подобного профиля без стука. И что же я увидел?
Опрокинутое гинекологическое кресло, следы борьбы и врача, который распластался по полу и кряхтел в то время, как его убивала моя дриадка. Ну как убивала? Придушивала. И ведь не руками даже; просто повалила и наступила ногой на горло.
— Брусника, отпусти дядю!
Дриадка тяжело дышала. Вот только не как после нагрузок, а от ярости. В глазах у Брусники полыхал пожар войны; я прям увидел горящие сёла и бегущих в панике людей, ага. А ещё она скалила зубы и сжимала кулаки. Режим берсерка вкл.
— Ты знаешь, что он мне предлагал!?
— Знаю.
— Зачем!?
— Тише-тише-тише, — я подошёл и обнял дриадку за плечи. — Отпусти дядю, ну пожалуйста.
— Ы-ы-ы-ыкх! — вдохнул врач, перекувырнулся на живот и шустро пополз прочь из кабинета.
— Послушай меня. Не важно откуда, но я знаю, что ты беременна.
— Чего!?
— Да, — сказал я. — Именно поэтому мы здесь. Я просто хотел подтвердить это ещё раз.
— Но я не беременна!
Что? Как? Да ну, не может быть такого.
— Откуда ты знаешь?
— Я не беременна, Илья, — Брусника, кажется, чуть успокоилась. — Я же клюкволюдка. Я такие вещи секу сразу же, поверь. Если бы я была беременна, поверь, ты бы уже знал.
Так…
Ничего не понимаю. Если Брусника не беременна и Черепашкина тоже, то кто тогда? Может быть такое, что от меня забеременел кто-то ещё? Нет. А может быть такое, что ведьма Светлана шарлатанка, ошиблась или просто-напросто сама не понимает, как правильно расшифровывать свои карты? Может.
Чёрт.
Вот я, конечно, дурак. Повёлся на какую-то херню…
ФЛЭШБЕК В ТОТ ДЕНЬ, КОГДА ИЛЬЯ ИЛЬИЧ ПРЯМУХИН УПАЛ НА
ТВЕРЬ. ВЫЕЗД ИЗ ГОРОДА.
Ворота открылись, и огромная пробка потихонечку начала рассасываться. Машины разъезжались. Люди спешили прочь из города, каждый по своим делам.
Спешил и цирк; труппа и так уже задержала выступление.
Тронулись домики на колёсах. Тронулся микроавтобус с цветастой афишей. Тронулись легковушки, а следом за ними тронулись и машины с клетками.
— Уэ-Э-э-э-Э! — недовольно взревел блохомедведь.
Химера плохо переносила поездки; её постоянно укачивало. Недовольный блохомедведь начал нервозно бродить по клетке взад-вперёд, а потом от досады взял и:
— Уэ-э-Э-э-э! — схватил обглоданную кость, а потом со злости вышвырнул её из клетки.
Кость вылетела прочь. Принадлежала эта кость Илье Ильичу Прямухину, — ну а точнее его зелёному воплощению.
Кость ударилась об отбойник, ещё чуть покрутилась в воздухе, упала в небольшой овраг и так и осталась там лежать. Шли дни. Летели ночи. Дожди поливали кость, солнышко ласково пригревало её и вот, спустя всего лишь какую-то неделю из неё пробился первый робкий росточек.
А ведьма Светлана не ошиблась. Она была права во всём. Вот только карты не смогли уловить настолько тонкие подробности и рассказать ей о том, что первый сын Ильи Ильича Прямухина окажется не человеком…
Глава 21
Про тренировки
ЧЕРЕНОК
Черенок рос не по дням, а по часам.
Рос он совсем неподалёку от города, в полной безопасности и одиночестве. Мимо день и ночь неслись машины, но никто его не замечал. Во время переездов из города в город люди Российской Империи привыкли терпеть, а если уж и останавливаться, то справлять свою нужду, прикрывшись дверью.
Риск нарваться на одинокую голодную химеру был всегда. Никому и в голову не могло прийти мысль залезть в овраг.
Черенок формировался и креп.
У него уже появились ручки, ножки и голова; он уже был похож на человека, но выходить из вегетативного состояния Черенку было рано. Пока что он просто догонял возраст родительского дерева.
Младенец, ребёночек, затем подросток. Наконец, в один прекрасный день, Черенок открыл глаза.
Растерянный, одинокий и перепуганный шумом трассы, он тут же убежал в лес. Убежал, правда, недалеко. Машины не только пугали, но и очень интересовали его; было в них что-то притягательное.
Первую ночь своей жизни Черенок так и не смог закрыть глаза. Ему предстояло не просто о многом подумать, но и в целом научиться, — каково это? — думать. Он знал слова и даже понимал большинство из их значений, но информация вывалилась на него разом. Было нелегко. Внимание рассеивалось.
— Пу, — Черенок пробовал говорить; привыкал к звуку собственного голоса. — Пу-пу-пу.
От отца ему достались моторные навыки, неразвитый магический дар мезени и тринадцатой школы, а ещё воспоминания. Обрывочные воспоминания, путанные.