Православные христиане в СССР. Голоса свидетелей

Люди, чьи живые голоса звучат в этой книге, прожили долгую и прекрасную жизнь. Семинаристы Сретенской духовной семинарии, по благословению наместника Сретенского монастыря епископа Егорьевского Тихона (Шевкунова), проделали огромный и уникальный труд, опросив десятки людей, родившихся в первой и второй половине XX века, – тех, кто помнит Великую Отечественную войну, голод и разруху, помнит наши победы и поражения, гонения на Церковь, возрождение послевоенной России, подвиги мучеников и исповедников православной веры, а также возрождение православия в конце 80-х – начале 90-х годов.

В этих воспоминаниях интересно все: и бытовая,

и духовная, и церковная жизнь простых людей и священнослужителей того времени. Люди рассказывали то, о чем нельзя прочитать в справочниках и учебниках истории, а можно узнать только от живых свидетелей прошлого. Интересны описанные ими жизненные ситуации, в которых проявлялись лучшие человеческие качества: доброта, жертвенность, терпение, смирение и любовь.

На страницах этой книги оживает прошлое и раскрывается таинственный и чудесный Промысл Божий, действующий в человеческих судьбах.

Я родился в 1931 году в православной семье. В нашем роду несколько новомучеников и исповедников. Мой папа, протоиерей Сергий Правдолюбов, был прославлен как исповедник. Кроме него, на Юбилейном Архиерейском Соборе 2000 года прославлены замученные в 1937 году его отец, мой дедушка, протоиерей Анатолий Правдолюбов, дядя со стороны матери протоиерей Михаил Дмитрев и двоюродный брат матери чтец (и воин) Евгений Федорович Дмитрев.

До моего рождения отец уже дважды или, кажется, трижды был арестован (трудовое ополчение в 1918 году, скорее всего, начиналось с ареста). Три раза жизнь его подвергалась смертельной опасности. Я был шестым и последним ребенком в семье, в которой каждый был готов на лишения, страдания и смерть за Христа. В этом смысле наша семья являлась островком единомышленников, что очень облегчало жизнь.

Из раннего детства приведу два случая, о которых мне известно по рассказам старших. Жили мы бедно, и однажды моя пятилетняя сестра София очень усердно просила у мамы сладенького. И вот мама сказала Соне: «А ты помолись Богу, чтобы Он дал тебе сладенького». И сестра поставила меня, годовалого, на табурет, залезла на этот же табурет сама, и мы стали молиться Богу. Уже в старости она с улыбкой поясняла: «На табурет встали, наверное, чтобы быть ближе к Богу». И вскоре после нашей молитвы пришла женщина и сказала: «Я давно хотела вашим детям принести сахарку, да вот только сейчас выбралась» [1] . Так мы с Соней получили, что просили.

И второй эпизод. Летом 1935 года папу арестовали. Водили из тюрьмы в милицию на допрос мимо наших окон. И я кричал в окно: «Папа, куда ты? Папа, иди домой!» Все взрослые

обливались слезами.

Вид на Касимов со стороны реки

Еще один эпизод моего раннего детства (его тоже сам не помню, знаю только по рассказам). Монахини, несшие у нас клиросное послушание, поставили меня на табурет на клиросе, чтобы я читал шестопсалмие. Я читал довольно успешно, но в какой-то момент замолчал, и у меня полились слезы. Одна монахиня продолжила чтение, а меня сняли с табурета и посадили на скамеечку – отдыхать.

В Касимове было дружное духовенство. Оно особенно сплотилось во времена революции и коллективизации. И душой этого братства был мой отец – протоиерей Сергий. Он хорошо проповедовал, и его проповеди брали священники других приходов и прочитывали у себя. С этим связано одно происшествие.

Правда, ему предшествовала большая беда: рязанское духовенство во главе с архиереем перешло в обновленцы. Святейший Патриарх Тихон их запретил и поставил в Рязань очень энергичного владыку Бориса (Соколова). Этот владыка, вооруженный негодованием против духовенства, сказал в Касимове с амвона: «Ваши попы только себе карманы набить стараются! Объясняли они вам литургию?» Из народа возглас: «Объясняли, владыка!»

А дело было так: отец Сергий в своем Троицком храме произнес цикл проповедей с объяснением литургии. Батюшки, с разрешения отца Сергия, прочитали в своих храмах этот цикл проповедей как раз перед приездом владыки. И вообще, священники старались вместе выработать правильное отношение к реалиям того времени, причем слово отца Сергия часто было решающим.

Перед духовенством стояли, кроме прочих, две проблемы. Первая: как относиться ко вновь возникшим обществам – партии, комсомолу, профсоюзам, колхозам. Вторая: как относиться к митрополиту Сергию (Страгородскому) и его действиям. То, что у нас после Декларации 1927 года не было «непоминающих», – во многом заслуга отца Сергия.

Еще святитель Тихон в своих посланиях умолял верующих не заражаться злобой властителей, ненавидящих Церковь. А позиция Святейшего Сергия (Страгородского) (будучи строго православными, мы должны быть верными гражданами нашей страны: ее радости должны быть нашими радостями, а ее печали – нашими печалями) – вовсе не «недопустимый компромисс», а строго выверенная православная позиция, которая показала всю свою силу в годы Великой Отечественной войны.

Отец Сергий особенно подчеркивал то, что апостолы заповедали подчинение властям не за страх, а за совесть в то время, когда во главе государства стояли такие гонители христиан, как Нерон. И любил ссылаться на Первое послание апостола Петра: «огненное искушение», о котором в нем говорится, было сжиганием христиан на кострах, особенно красочно изображенным в романе Сенкевича «Камо грядеши».

Цитируя слова апостола: «Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, или посягающий на чужое; а если как Христианин, то не стыдись, но прославляй Бога за такую участь» (1 Пет. 4, 15–16), отец Сергий особенно подчеркивал слова «посягающий на чужое», относя их к любому противлению власти. Велит власть: «Отрекись от Христа!» – по примеру древних говори: «Не могу». – «Посадим!» – покорно, без всякого протеста иди в тюрьму. Так наше духовенство сохранило свое единство вокруг патриарха Сергия. Так был решен этот трудный для многих вопрос.