Прайд окаянных феминисток
Шрифт:
Неужели правда догадался? Наталья присмотрелась к нему повнимательней… Ничего он не догадался. Просто не поверил — и все. Вообще-то правильно не поверил. Из Полины рабыня, как из нее, Натальи, — балерина. Но что не поверил — это нехорошо. И что это у них у всех за привычка такая — не верить женщинам?
— О-о, — сказала она серьезно и печально, и даже черные очки сняла, чтобы глядеть ему в глаза — для большей убедительности. — Поверьте моему огромному опыту… Вы даже представить себе не можете, что случается с детьми, волю которых постоянно подавляют… Пытаются сломать характер… Пресекают всякую инициативу… О-о-о!
Наталья, может
— Это я подавляю?! — возмутился он. — Это я ломаю характер и это… как его… пресекаю все?!
— Ну что вы, — успокаивающе сказала Наталья и даже доверительно коснулась его плеча. — Я же говорила о детях, которые живут в обстановке домашнего террора, в результате чего вырастают маньяками и убийцами… Или кем-нибудь еще хуже…
Она замолчала, сообразив, что немножко увлеклась: кто может быть хуже маньяка и убийцы? И пока брат Полины этого тоже не сообразил, быстро договорила:
— Полина совершенно нормальный ребенок! Здоровая, умная, веселая — сразу видно, что не испытывает никакого психологического давления, что ее любят и понимают, что у нее всегда есть свобода выбора. Правильно?
Он опять уставился на нее с подозрением — прямо в ее честные глаза своими подозрительными глазами, — напряженно пошевелил извилинами, наконец радостно озарился и кивнул головой:
— Правильно! Свобода выбора! Вот пусть Пулька сама и выбирает!
Повернулся и торопливо пошел к дому, даже почти побежал, Наталья за ним еле успевала, Интересно, что он еще такое задумал? Ведь задумал же! Что-то сильно хитрое… Кажется, она ничего такого неосторожного не сказала, что можно было бы переврать, переиначить, вывернуть на изнанку и направить против нее… Или сказала? Что-то уж очень он довольный. Ее огромный опыт подсказывал, что если мужик так доволен своим радостным озарением — это всегда чревато…
Прав был ее огромный опыт. Брат Полины сразу побежал за дом — надо же, как быстро сориентировался на местности! — остановился у табуретки, которую приготовили для него, подождал, пока подойдет и сядет на свое место Наталья, шикнул на Полину, чтобы не мельтешила и тоже садилась наконец, уселся сам, выложил руки на стол и торжественно сказал:
— Итак, сударыни…
Даже не похвалил девочек, как красиво они стол накрыли. Скатерть постелили кремовую, а не клетчатую… И не чайник вскипятили, а самовар. А на самовар повесили связку сушек. Это, наверное, Полина придумала, умница. И варенье из банок в вазочки выложили. Это, конечно, Вера-Надя, они знают, где бабушкины вазочки хранятся. А посреди стола — букет поздних пионов из сада Анастасии Сергеевны. Огромный букет чуть розоватых, почти белых, растрепанных пионов в большой стеклянной квадратной банке из-под
— Итак, сударыни, у нас с тетей Наташей возникли небольшие разногласия. Срочно требуется вмешательство компетентных арбитров. Состав арбитражного суда: одинокая Любовь, Вера-Надя, Пулька… то есть Полина. Председателем суда назначаю Полину. Как лицо, не имеющее личной заинтересованности, но имеющее неограниченную свободу выбора. Пулька, ты имеешь свободу выбора?
— Неограниченную? Хм… — Полина с сомнением глянула на брата, но он сделал многозначительное лицо, и она быстро согласилась: — Имею! Абсолютно неограниченную!
— Минуточку, минуточку, — затревожилась Наталья и даже ложечкой по чашке постучала. — Тимур Романович, какие у нас разногласия? Мы же с вами обо всем договорились, все решили… Зачем же детей втягивать? Это даже несерьезно.
— Пусть Бэтээр рассказывает, ладно, тетя Наташа? — неожиданно попросила Любочка, снисходительно и понимающе посматривая то на нее, то на Полининого брата.
Ай-я-яй. Кажется, решающий голос уже заранее отдан ему. Недооценила она Полининого брата. Наталья вздохнула, сделала обреченное лицо и сказала:
— Ну конечно, Любочка, пусть дядя Тимур рассказывает! Он же наш гость, правильно? А желание гостя — закон…
Вера-Надя одинаково глянули на нее, одинаково дрогнув бровью, Полина глянула на брата, с сомнением поджав губы, Любочка снисходительно и понимающе улыбнулась ей, загораживая улыбку ладошкой от брата Полины. Все поняли ее предупреждение: мало ли чего сейчас гость наговорит… Его же не оборвешь, он гость. Но слишком серьезно относиться к его словам не следует. Один брат Полины ничего не понял, обрадовался, вскочил, перегнулся через угол стола, аккуратно снял Любочку с ее табуретки, сел, посадил девочку к себе на колени, чмокнул в стриженую макушку и горячо поблагодарил:
— Спасибо за поддержку, великодушная Любовь!
Наталья даже испугалась, когда он схватил Любочку. Его же не предупредили, что девочку нельзя трогать. Даже Полина, Вера-Надя и сама Наталья брали Любочку на руки осторожно, все время помня, где у нее синяки и шрамы. Но и не в этом дело даже. Мужикам Любочку трогать было нельзя. Даже врачей-мужиков она и на шаг не подпускала. А этот схватил без предупреждения… Но Любочка, похоже, была совсем не против. Спокойно устроилась у него на коленях, откинулась спинкой ему на грудь и снисходительно сказала:
— Пожалуйста.
Брат Полины заулыбался, опять чмокнул Любочку в макушку и официально начал:
— Уважаемые судьи! Посмотрев на то, что здесь происходит, всего сорок…э-э-э… сорок две минуты, я пришел к выводу, что здесь происходит черт знает что… Прошу прощения. Здесь происходит то, что происходить не должно. Тетя Наташа сидит в засаде с ружьем и стреляет во всяких при…э-э-э… приходящих врагов, что, во-первых, отвлекает ее от забот по хозяйству, работы на огороде и ухода за детьми, а во-вторых, вконец растрепало ей нервы. Охранять семью от врагов с оружием в руках! Женское ли это дело, уважаемые судьи?