Я решил, что надо спуститься и купить утреннюю программу скачек. В любом самом бедном квартале хотя бы один экземпляр программы да продавался, но в такие дни надо было ловить его пораньше. Я нашел ее на улице Декарта, на углу площади Контрэскарп. Козы шли как раз по улице Декарта, я
вдохнул воздух и пошел назад, чтобы поскорее подняться к себе и закончить работу. Был соблазн остаться и пройтись по улице за козами ранним утром. Но прежде чем снова приняться за работу, я заглянул в программу. Сегодня скачки были в Энгиене, на маленьком уютном жуковатом ипподроме, пристанище некондиционных лошадок. Сегодня, когда я закончу работу, мы поедем на скачки. Торонтская газета, для которой я писал корреспонденции, прислала деньги, и мы хотели поставить на темную лошадку, если найдется такая. Однажды в Отейе жена выбрала лошадь по имени Золотая Коза, ставки на нее были сто двадцать к одному, и она шла на двадцать корпусов впереди, но на последнем препятствии упала, лишив нас… Мы старались не думать, чего лишились. В тот год мы выиграли больше, чем проиграли, но Золотая Коза принесла бы нам… Мы не думали о Золотой Козе.
– Тэти, у нас хватит денег, чтобы хорошо поставить? – спросила жена.
– Нет, мы потратим то, что возьмем с собой. Ты хотела бы потратить их на что-нибудь другое?
– Ну… – сказала она.
– Знаю. Со мной было ужасно трудно, я сквалыжничал, вел себя гнусно.
– Нет, – сказала она. – Но…
Я знал, насколько ограничивал нас во всем и насколько это было тяжело. Того, кто занят своим делом и получает от него удовлетворение, бедность не угнетает. Я думал о ваннах, душе,
смывных туалетах как о вещах, которыми пользуются люди хуже нас, и о том, как кстати были бы в поездках эти удобства, – а ездили мы часто. Внизу нашей улицы, у реки, была общественная баня. Жена никогда не сетовала на отсутствие удобств, так же как не плакала из-за неудачи с Золотой Козой. Плакала она, помню, жалея лошадь, а не из-за денег. Я вел себя глупо, когда ей понадобился жакет из серого барашка, а когда она его купила, полюбил его. И в других случаях вел себя глупо. Все это была борьба с бедностью, а выиграть ее можно, только не тратя денег. Тем более если покупаешь картины вместо одежды. Но тогда мы вовсе не считали себя бедными. Не признавали этого. Мы считали себя людьми высокого полета, а те, на кого мы смотрели свысока и кому справедливо не доверяли, были богаты. Мне никогда – и после – не казалось странным носить для тепла спортивную фуфайку вместо нижней рубашки. Это только богатым казалось странным. Мы питались хорошо и дешево, пили хорошее и дешевое, спали вдвоем хорошо и в тепле и любили друг друга.
– Думаю, надо поехать, – сказала жена. – Мы давно не ездили. Возьмем с собой еду и вино. Я сделаю вкусные сандвичи.
– Поедем на поезде – так дешевле. Но если думаешь, что не стоит, давай не поедем. Сегодня сколько угодно найдется хороших занятий. Чудесный день.
– Думаю, надо поехать.
– А не хочешь как-нибудь по-другому его провести?
– Нет, – надменно сказала она. К надменности очень подходили ее высокие красивые скулы. – Кто мы, в конце концов?