Праздник подсолнухов
Шрифт:
Я взглянул на часы:
– Первый после девятнадцати сорока. Встретимся у пятнадцатого вагона.
Все-таки он не сдержался и начал выкрикивать ругательства, но я без зазрения совести нажал отбой.
Мы с ветерком пронеслись по Каварамати-дори, пересекли мост Аоибаси. Вот уже и Камогава скрылась из виду. Там, на другом берегу, сейчас, наверное, потихоньку собираются влюбленные со всего Киото, совсем как в тот давний вечер.
На вокзал я прибыл в полвосьмого с небольшим. Подхватив продырявленный пиджак и наспех купив какую-то снедь в киоске, я бросился бежать по перрону. Ближайший поезд отправлялся в семь сорок
Подождав, пока восстановится дыхание, я двинулся к пятнадцатому вагону. В вагонах с фиксированными местами почти не было свободных мест. Мурабаяси я нашел в тамбуре между четырнадцатым и пятнадцатым вагонами, взгляд его метал молнии. Завидев меня, он прошипел:
– Ошибочка вышла. В этом вагоне места занимают согласно билетам.
– В субботу, так или иначе, не будет свободных мест.
– Точно, – кивнул он, – даже фиксированные места почти все заняты. Пойдем поищем места в первом классе. Разницу я беру на себя.
– Не стоит, я специально выбрал этот вагон. Предлагаю постоять здесь до Токио. Или вам в вашем возрасте это тяжеловато?
На лице Мурабаяси отразилось изумление.
– Постой-ка, ты боишься посторонних ушей?
Я кивнул, разворачивая купленный в киоске сверток.
– Что это?
– Говорю же, не успел пообедать.
– И что у тебя здесь?
– Киотоский деликатес. Яцухаси [63] с клубникой. Будете?
– Не надо, – сухо ответил Мурабаяси, брезгливо глядя на то, как я поглощаю клубничный десерт.
63
Яцухаси – киотоская традиционная сласть, в классическом варианте готовится из рисовой муки, сахара и корицы, но может также иметь начинку из бобов или другие наполнители.
– Так ты расскажешь мне свою историю?
– История слишком длинная, так что излагать буду в сокращении.
Я начал свое повествование с момента нашей встречи с Харадой на Токийском вокзале.
– Так этого парня зовут Харада? – после первой же фразы перебил меня Мурабаяси.
Похоже, ему известно куда меньше моего, однако эту мысль я решил оставить при себе. Когда я дошел до описания истории с плагиатом, он побагровел от возмущения:
– Что?! Значит, меня обчистили по его указке?!
– Да. Кстати, ваш дизайн оказался совершенно бесполезен, он не представляет никакой ценности. Это слова Харады, а не мои.
Мурабаяси набрал было воздух в легкие, чтобы заорать погромче, но взял себя в руки.
– Продолжай, – выдавил он.
И я продолжил. Я все говорил и говорил, сделав паузу лишь на несколько секунд, пока контролер проверял наши билеты. Даже в сокращенном варианте изложение получилось чудовищно длинным. Поначалу Мурабаяси прерывал меня какими-то вопросами, но в конце концов замолчал и лишь безмолвно внимал. Подумать только, он молча меня слушал! За время моего рассказа на его лице успела отразиться целая гамма чувств – от изумления до сомнения, но и сомнение наконец исчезло. Несколько
– Да уж… – вздохнул Мурабаяси, задумчиво скрестив на груди руки, – потрясающая история.
– Это точно, – ответил я.
– Значит, сейчас картина Ван Гога направляется в Токио в сопровождении Тасиро и Сонэ?
– Скорее всего, – кивнул я.
– И что ты думаешь предпринять?
– Мне хотелось бы отойти от этого дела.
На его лице отразилось недоверие.
– То есть как? Махнешь рукой на Ван Гога? Закроешь глаза на несколько миллиардов, и это при том, что ты и твой шурин имеете на картину все права?
Я кивнул:
– Тасиро на грани разорения. Даже если «Подсолнухи» спасут его от банкротства, ему наверняка вломят по полной за аферу с фальшивыми карточками. Доказать, что он присвоил картину, практически невозможно. Полиция не в курсе этой истории. Заведут уголовное дело, начнут допрашивать свидетелей. Даже если завещание Ришле признают действительным, дело получит статус международного. Расследование затянется на многие годы. А что, если ее адвокат вообще станет отрицать факт завещания? То же самое и с гражданским делом. Потом обо всей этой истории пронюхает пресса, и вот газетчики по всему миру уже строчат экстренные выпуски. Внимание всей планеты приковано к развитию событий. Нет, мне никак нельзя оказаться в центре этой истории.
– Что ж, удивительное бескорыстие.
– Как в игре. Каждая новая ставка – это всегда дополнительный шанс.
– Что ты называешь шансом применительно к этой ситуации?
Мне вспомнился разговор с Харадой.
– Перехватить Ван Гога раньше, чем его поместят на склад «Тамаи файненс». Ничего другого не остается.
– Насколько я понял из твоего рассказа, у Харады имеются соображения на этот счет.
– Не удивлюсь, если он справится в одиночку. Этот парень творит что-то невообразимое.
– Да уж, фантастика – я о той сцене: хороший парень одной левой разбрасывает банду злодеев. И все же то, что задумал он, осуществить будет непросто. Насколько я понял со слов председателя комитета по борьбе с преступностью, «Якумо-кай» отличает крайняя воинственность. К тому же у них численное превосходство.
– Вспомнил. Я хотел спросить вас кое о чем.
– Спрашивай.
– Кажется, вас связывают давние отношения с этим якудза, Сонэ. Что это за история?
Лицо Мурабаяси мучительно дернулось, и он произнес с видимым усилием:
– Это касается нас с Иноуэ, давнее дело.
– Вы имеете в виду нашего директора Иноуэ?
– Ты же знаешь, что он частично парализован. Это из-за Сонэ. Хотя нет, изначальная причина во мне, эта история лежит грузом и на моей совести.
– Никогда о ней не слышал. Скрываете неблаговидные проделки?
– А как же. Об этой истории никто не знает. Не люблю откровенничать на личные темы.
– Но я-то ведь был с вами откровенен.
На лице его отразилась еще большая мука. Работая в «Кёби Кикаку», я почти ничего не знал о частной жизни ее директоров, Иноуэ и Мурабаяси. Помнится, их упорное нежелание касаться любых тем, так или иначе связанных с прошлым, удивляло даже такого малообщительного типа, как я.