Праздник покойной души
Шрифт:
Аленка наконец-таки расслабилась:
– Дядя Толя, да вы постоянно под наркозом! А как только его действие заканчивается, начинаются боли. Наркоз сокращает жизнь. Запасы вашей «Анатольевки» переживут вас ненадолго, быстро пойдут в расход на семейной распродаже с уценкой, чтобы оплатить расходы на погребение. Я имею в виду – ваше. – Она осторожно, но настойчиво отняла у мученика остатки самогонки и поставила на пол, рядом с собой.
Анатолий Андреевич вздрогнул, недоверчиво улыбнулся и икнул. А дочь однотонно, как пономарь, вещала дальше:
– Вечной памяти
– Кстати, про сон, – удачно вклинилась я, – вам, Анатолий Андреевич, с дороги надо как следует выспаться, да и Дима…
– А давайте споем! – радостно предложил больной, широко раскинув руки в стороны. – Вот только… – он обернулся по сторонам, – сыграть не на чем… Ну ничего, я на расческе!
Он ловко выхватил ее из кармана Димкиной рубашки. Следом потерявшая бдительность Аленка лишилась шоколадной конфеты, которую легкомысленно болтала за фантик. Сама конфета точным броском угодила в раковину мойки на грязные тарелки, а фантик был торжественно водружен на зубья расчески.
– Николаич, а ну-ка, угадай мелодию!..
Полчаса мы своими силами боролись с талантом самородка-мученика. Потом появились «поклонники» – Наталья с Денькой, которых тайком призвала на помощь Аленка. Я облегченно перевела дух. Забрезжила надежда избавления от творчества народного артиста.
– В чем дело?! – строгим голосом участкового уполномоченного спросила Наташка, для большего эффекта сдвинув брови к переносице и уперев одну руку с собачьим поводком в бок. Другая была занята каталогом цветочных растений. К ее ногам жалась испуганная собака. Мне показалось, что Денька была готова облобызать заезжего солиста, а если надо, то и подвыть ему.
Анатолий Андреевич приветственно улыбнулся вновь прибывшим, подмигнул боксерихе и вдруг с размаху шлепнул рукой по бежевому шелковому заду Наташки. Пижама у нее такая – бежевая.
– Садись, подруга, споем!.. «Сп-поемте, друзья, ведь зав…»
Звук соприкосновения каталога цветочных растений с темечком народного артиста был похож на выстрел. Даже уши заложило. Солист свалился с табуретки налево, Денька в полуобморочном состоянии – направо. Из холла донесся слаженный кошачий вой. Неведомым способом вырвавшийся на свободу из закрытой Аленой спальни хор кошариков вел свою собственную партию. Денька тоненько взвизгнула и сделала попытку сорваться с поводка и выскочить в окно с тринадцатого этажа…
Орали все! Кроме Деньки, Аленки и гостя. Денька – понятно почему, была занята приготовлениями к полету. Алена понеслась устранять кошачью угрозу, а гость просто валялся на полу. Сам по себе. И на его не очень артистичном лице было написано глубокое удивление.
На секунду стало тихо. Димка нагнулся протянуть низвергнутому артисту руку помощи, да так в этой позе и застрял – не знал, куда эту руку приложить. Гость лежал на боку в позе эмбриона.
– Он упал возле ног гостевого стола, и закрылись уста на недельку…
Я просто не могла не поддержать:
– Ты, сосед дорогой, на двухдневный постой, но сегодня – последний день «в стельку»!
Анатолий Андреевич песню не подхватил.
– Эк меня шандарахнуло-о-о, – обеспокоенно протянул он. – За последний месяц третий раз так шибает. Ноги совсем не держат. Верите, стал и слова песен забывать. Вот вы поете, а я слов-то и не знаю… Да-а-а… Пожалуй, Николаич, твоя правда. Лечиться мне надо.
Надежды на спокойную ночь после благотворного влияния цветочных растений, собранных в каталог, не оправдались. В два часа ночи Анатолий Андреевич запел. Не так громко, как в деревне. И ладно бы разнообразил репертуар. Нет! Он зациклился на «Гренаде». Как только доходил до слов «Он упал…» сразу терялся:
– Упал… Нет, упал между ног… Против ног… – Долго перебирал возможные варианты, меряя шагами комнату, потом возвращался к первому куплету и так до пяти утра.
Ровно в девять часов Димон, я и Аленка, не выспавшиеся и полностью разбитые, выползли на кухню, чтобы поспорить о том, кто из нас самый несчастный. Истину выяснить не удалось – не успели. В проеме арки с пустой бутылкой из-под своего вчерашнего зелья вырос довольный жизнью народный артист.
– О! – восхитилась Аленка и слегка охрипшим голосом пропела: – Ночью прыгал и скакал, нам всем спать не давал, а сегодня, как ни в чем, похмеляется!
Димка, пробормотав что-то про дурные примеры, распространяемые вирусоносителями, зевнул и заявил гостю, чтобы он готовился на выезд. С обследованием до понедельника лучше не затягивать. Болезнь не дремлет. Несмотря на воскресный день. Час на сборы, завтрак – и «по коням!».
Радость скорого избавления от болезненного самородка смешалась с чувством жалости к мужу. Ради спокойствия семьи он жертвовал собой. Устроив Анатолия Андреевича в больницу, наверняка проторчит в своем отделении до вечера. Но радость была такой огромной, что затопила жалость полностью. Этому послужило еще и эгоистическое чувство удовлетворения. От того, что теперь мне не придется оправдываться перед Димкой за поездку в больницу к Григорию.
Забыв про бессонную ночь, я вихрем носилась по квартире, собирая вещи Анатолия Андреевича, успевшего ночью под мотив «Гренады» растащить их по разным углам в поисках своего «лекарства». Не дремавший разум бедняги отказывался верить в отсутствие запасных вариантов из собственного самогонного погребка, самолично запакованных в дорогу. Ему и невдомек было, что они не прошли таможенный контроль при выезде. Этим же вечером счастливая женушка заправила самогонным шедевром китайскую лампу и та, признательная за чистое горючее, затмила по своей яркости трехрожковую люстру. Так же добросовестно она работала и в последующие вечера. Тати наездом в деревню срезали и украли электрический провод, протяженностью в два километра.