Праздники, звери и прочие несуразности

Даррелл Джеральд

– Некоторые… м-м… отдаленные деревни испытали на себе сильное турецкое влияние, после того как турки вторглись в Грецию, – со знанием дела сказал Теодор. – Местные жители переняли турецкие обычаи, и потому, как верно указывает Спиро, они скорее турки, чем греки.

– Да не все ли нам равно? – теряя терпение, воскликнул Ларри.

– Они недолюбливают иностранцев, – пояснил Теодор.

– Не станут же они возражать против того, чтобы мы осмотрели форт. К тому же деревня крошечная. Я думаю, нас в три раза больше, чем жителей. А если они поведут себя воинственно, мы пошлем вперед мать

с ее перламутровым револьвером. Это их сразу успокоит.

– Вы точно туда хочете? – спросил Спиро.

– Хочу, – подтвердил Ларри. – Вы что, боитесь горстки турок?

Спиро побагровел так, что я испугался, как бы с ним не случился удар.

– Господин Ларри, вы так не говорить. Я не бояться какие-то паршивые турки.

Он пошел на корму и велел Таки направить катер к причалу.

– Ларри, дорогой, зачем ты такое говоришь? – упрекнула его мать. – Обидел человека. Ты же знаешь об их отношении к туркам.

– Да никакие они не турки, они греки, – заспорил он.

– Строго говоря, они греки, но их от турок уже не отличить, – рассуждал Теодор. – Такой вот любопытный сплав.

Мы взяли курс на причал, а мальчишка, удивший там рыбу, подхватил удочку и помчался в деревню.

– Что, если он побежал всех предупредить? И они сейчас выскочат с ружьями? – занервничала Леонора.

– Глупости, – отрезал Ларри.

– Я схожу на разведку, – предложил Мактавиш. – Мне не привыкать. В Канаде, когда я гонялся за преступниками, меня частенько заносило в отдаленные поселения индейцев. Я умею находить общий язык с простыми людьми.

Ларри простонал и уже готов был отпустить ехидную реплику, но был остановлен испепеляющим взглядом матери.

– Главное, – продолжил Мактавиш, беря разработку операции в свои руки, – идти с таким видом, будто мы… э…

– Туристы? – простодушно спросил Ларри.

– Будто у нас и в мыслях нет совершить что-то нехорошее, – уточнил Мактавиш.

– О боже, – воскликнул Ларри. – Можно подумать, что мы оказались в африканских джунглях.

– Ларри, дорогой, помолчи, – попросила его мать. – Мистер Мактавиш знает, что говорит. И не забывай, чей сегодня день рождения.

Мы все высадились на причал и пару минут несли какую-то чушь, тыча пальцами в разные стороны.

– Ну вот, а теперь можно идти в деревню, – объявил Мактавиш.

Оставив Спиро и Таки охранять катер, мы двинули вперед.

Деревня насчитывала тридцать-сорок домов, маленьких, сверкающих побелкой, увитых виноградной лозой либо в богатой одежде из лиловой бугенвиллеи.

Впереди четко, по-военному вышагивал Мактавиш, этакий бесстрашный солдат французского Иностранного легиона, готовый усмирить взбунтовавшееся арабское поселение, а за ним следовали остальные.

В деревне была одна, так сказать, главная улица, а от нее расходились к домам узкие дорожки. Когда мы шли по одной из них, из дома выскочила женщина с закрытым лицом, в ужасе посмотрела на нас и быстро скрылась в боковой улочке. Я впервые увидел такой головной убор и был сильно заинтригован.

– Что у нее с лицом? – спросил я. – Она его забинтовала?

– Нет, нет. Это никаб, – объяснил Теодор. – Если здесь царят турецкие обычаи, то женщины покрывают свои лица.

– Я

всегда считал это дурацкой идеей, – сказал Ларри. – Если у тебя красивое лицо, то его надо всем показывать. А вот если она много болтает, то я за кляп во рту.

Улица ожидаемо привела нас к маленькой площади, которую украшала прекрасная раскидистая пиния, а в ее тени были расставлены столики и стулья. Кафешка, как и паб в любой английской деревне, служила источником не только еды и вина, но также местных сплетен и поклепов. Меня удивило, что за все это время мы не встретили ни одной живой души, если не считать женщины в никабе. Если бы все происходило в корфианской деревне, нас бы уже окружала голосящая праздная толпа. Но, выйдя на площадь, мы поняли – по крайней мере, так нам показалось – истинную причину: за столиками сидели мужчины, в основном пожилые, с окладистыми седыми бородами, в шароварах, потертых рубахах и charukias, необычных красных кожаных туфлях с загнутыми носами, украшенными цветастыми помпонами. Нас они встретили гробовым молчанием. Просто уставились, и все.

– Ага! – радостно воскликнул Мактавиш. – Kalimera [2] , kalimera, kalimera!

Если бы дело происходило в греческой деревне, тотчас последовал бы ответ на это приветствие «С добрым утром!». Кто-то сказал бы: «Мы вам рады», другие Herete, то есть «будьте счастливы», третьи Kalimera. Здесь же не было никакой реакции, если не считать того, что один или два старика мрачно кивнули.

2

Добрый день (греч.).

– Давайте займем пару столиков и выпьем, – предложил Мактавиш. – А когда они к нам привыкнут, мы все сплотимся.

– Что-то мне это не нравится, – занервничала мать. – Не лучше ли нам с Марго и Леонорой вернуться на катер? Здесь же одни мужчины.

– Глупости. Не заводись, – успокоил ее Ларри.

– Я понял, – начал Теодор, подняв глаза к раскидистой кроне, – я понял, почему этот мальчик побежал в деревню. Когда появляются иностранцы, местным женщинам предписывается сидеть дома. Вот он и побежал всех предупредить. И вообще, когда местные мужчины гуляют, появление дам… э-э… м-м… может им показаться… э-э… необычным.

Еще бы. Лица наших дам не прикрывал никаб, а Марго и Леонора к тому же были в открытых хлопчатобумажных платьях, выставлявших напоказ некоторые части анатомии.

Мы сдвинули несколько столиков, подвинули стулья и расселись. Деревенские, которые вопреки прогнозам Ларри превосходили нас числом раз в пять, продолжали молча глядеть на нас, бесстрастные, как ящерицы. После долгого ожидания, заполненного отрывочной беседой, из кафешки вышел пожилой мужчина и с явной неохотой подошел к нам. Сильно нервничая, мы встретили его дружным Kalimera, и, к нашему несказанному облегчению, он ответил тем же.