Пребудь со мной
Шрифт:
А после этого он прочтет такую проповедь, каких до этих пор не читал никогда.
«Неужели вы полагаете, — писал Тайлер, — что, раз мы узнали, что солнце на самом деле не уходит вниз, под землю, что на самом деле мы вращаемся с головокружительной скоростью, а солнце вовсе не единственная звезда в небесах, — неужели вы полагаете, что из-за всего этого мы стали менее значимы, чем считали прежде, или что мы гораздо, гораздо более значимы, чем полагаем? Неужели, по вашему мнению, ученый и поэт не связаны между собой? Неужели вы думаете, что мы способны ответить на вопрос „кто мы и зачем мы здесь?“ посредством одного лишь рационального мышления? Это ваше дело, ваши честь и достоинство, ваше врожденное право — нести бремя этой великой
Вы не служите Господу, когда с наслаждением обсуждаете слухи о тех, кто нищ духом, кого невозможно защитить; вы не служите Господу, когда игнорируете собственную нищету духа».
Небо уже светлело, когда он положил карандаш на стол. Перечитывая исписанные страницы, он увидел, что нарушил главное правило проповедования: в своей проповеди он употребил местоимение «вы» вместо принятого «мы». Он долго сидел за столом, раздумывая над этим. Потом умылся и заснул на диване.
Когда он проснулся, перед ним стояла Кэтрин. Она оделась сама, ее красная водолазка была надета наизнанку, у горла маленьким белым язычком торчал ярлык «Бастер Браун».
— Папочка, — прошептала она, — ты еще пока не рассердился на меня за то, что я вчера вечером тебе рассказала?
Он потянулся к ней — обнять:
— Я совсем наоборот.
— А что такое — наоборот?
Тайлер сел, растирая ладонями лицо.
— Думаю, это значит — не сержусь.
Ее смех, искренний и совершенно неожиданный, сразу сделал ее гораздо старше на вид. Но тут она покружилась перед диваном, совсем по-детски, и почти пропела:
— Значит, ты меня все еще любишь.
Сейчас он снова бросил на Кэтрин взгляд в зеркало заднего вида и увидел, что она держит обе ладошки Джинни в своих.
Тайлер въехал на стоянку у церкви. Там уже стояли машины Остинов, Чейзов и Гоуэнов. Он проехал мимо них, дальше вниз, по склону небольшого холма, чтобы припарковаться поближе к своему кабинету. Сколько же раз он подъезжал сюда? Приступ ностальгической боли вдруг сжал его сердце; знакомый вид, казалось, лишил его возможности правильно ориентироваться. Он понял, насколько устал, когда выключил зажигание: возникла какая-то боль в икрах ног и ощущение, что где-то позади глаз ему вставили кусок сетчатой двери. Он поцеловал дочерей, и его мать повела их в класс воскресной школы. У себя в кабинете он сел на краешек стула.
«Призри, услышь меня, Господь, Боже мой! Просвети очи мои… да не скажет враг мой: „Я одолел его“. Да не возрадуются гонители мои, если я поколеблюсь. Я же уповаю на милость Твою. Пребудь со мной ныне». [97]
Одна за другой на парковку медленно въезжали машины и останавливались перед церковью, так что их длинные блестящие капоты оказывались посреди парковки нос к носу. Сначала из них появлялись женщины, сразу начинавшие кутать шею в шарфы, а на руке у каждой из них висела сумочка. Они поджидали мужей, завозившихся с ключами, с бумажниками, а затем вместе шли молча по дорожке, приветственно кивая всем остальным. Подъезжало все больше машин, седаны с низкой посадкой и стейшн-вэгоны. На парковке уже не оставалось места, и некоторые останавливались прямо у обочины дороги.
97
Псалтирь. Псалом Давида 13: 4–6. (С добавлением.)
— Как на похороны, — тихо сказала мужу Джейн Уотсон, а он в ответ только поднял одну бровь.
Священник в своем подвальном кабинете смутно осознавал нараставшую у него над головой суматоху: прихожане уводили детей в воскресную школу, женщины скрывались на кухне, что позади комнаты для занятий, чтобы все подготовить
Сверху донеслись начальные аккорды органной прелюдии, и Тайлер, надев черное облачение с застежками спереди, стал подниматься по лестнице. Когда он шагнул через порог боковой двери в алтарь, прелюдия показалась ему слишком громкой, и, не поднимая глаз, он ощутил, что церковь полна. Он сел на свой «трон», ожидая, с опущенными, но не закрытыми глазами. «Надо стараться получать свет изнутри». Он напомнил себе, как полна была света Кэтрин после их ночной беседы накануне и как этим она была похожа на Лорэн. Он пошевелил ногами: они показались ему залитыми бетоном. А то, что эти люди, заполнившие сегодня церковь, за его спиной обвиняли его во всяких глупостях, тогда как его дочь мучилась в тисках безысходной печали, а экономка — в тисках одинокого отчаяния от своих собственных грехов, показалось ему достойным презрения.
Органная прелюдия закончилась.
Тайлер встал и прошел к кафедре. Никогда за все время его служения здесь храм не был так полон. На каждой скамье люди сидели плечом к плечу, даже в третьем ряду. Там, сзади, сидела Сьюзен Брэдфорд: ее волосы были тщательно уложены, лицо хранило сдержанно-приятное выражение смутного удивления. Его мать выбрала место неподалеку от нее, сидела бледная и прямая. Взгляд Тайлера упал на Мэри Ингерсолл, расположившуюся рядом со своим молодым мужем. На миг он представил себе их всех в одеждах, какие носили еще до Войны за независимость, — как людей, пришедших посмотреть на публичное повешение. Он опустил взгляд на текст проповеди, на слова пророка Исаии. Снова поднял глаза. Люди ждали. Тайлер отошел от кафедры в центр алтаря. Он задаст им вопрос: «Зачем вы пришли сегодня в дом Господа?» Но ни слова не вышло из его рта.
Он вернулся к кафедре. Он был зол, но, казалось, злость эта существовала не внутри, а как-то вокруг него. А внутри у него не было ничего. Никакого света. Пустота. Тайлер поднял руку, опустил. Лица, глядящие на него, представились ему странно незнакомыми, хотя среди них было лицо его матери, такое напряженное, что ему пришлось отвести глаза. Он снова прошел в центр алтаря. Услышал, что вся церковь вдруг погрузилась в абсолютную тишину. Он опустил взгляд на ковер, потом повернулся и посмотрел на простой деревянный крест, висевший на стене. И снова посмотрел на своих прихожан. Ронда Скиллингс сидела с приоткрытым ртом.
Младенческая мегаломания. Тайлер сглотнул. Они ждали. Он вернулся к кафедре. Все, что ему надо было сделать, — это прочесть строки из Исаии, прочесть молитву, прочесть хоть что-то из того, что он написал. Господи, я возлюбил обитель дома Твоего. Но он не мог говорить. Он подумал о Кэтрин: «Почему луна нас преследует?» Младенческая мегаломания… Тайлер оперся всей рукой на кафедру, чтобы восстановить равновесие. Ох, мистер Фрейд, мы все просто большеголовые младенцы. И странным образом, ему представился Хрущев, краснолицый и потрясающий кулаком. Он ведь и сам собирался потрясать кулаком перед этими людьми и вот не может ни слова произнести. Печать на устах моих; и нет мне выхода. [98]
98
Пс. 88 (87): 9. (Перефразировано.)