Предания нашей улицы
Шрифт:
— Вся твоя родня — преступники! Они убили Кадру, который защищал интересы имения!
— Господин управляющий, — обратился Габаль к эфенди, — не позволяй этому человеку поддаться одолевающей его жажде крови!
Но тот ответил:
— Для нас потерять престиж — значит потерять жизнь! Тут в разговор вмешалась Хода-ханум:
— Габаль! Неужели ты хочешь, чтобы мы были заживо погребены на нашей улице?
— Ты забываешь о тех, кому ты всем обязан! — зло проговорил Заклат. — Ты думаешь только о своих преступных родичах!
С большим трудом
— Они не преступники! Хотя наша улица наводнена преступниками!
Ханум при этих словах нервно скомкала край своей синей шали. Ноздри эфенди затрепетали, лицо побледнело. Ободренный этими признаками, Заклат, уже не скрывая издевки, проговорил:
— Понятно, что ты защищаешь преступников, коли и сам из их числа!
— Странно, что ты ополчаешься на преступников, — ответил Габаль, — ведь ты — главарь преступников нашей улицы.
Заклат угрожающе надвинулся на юношу всей своей огромной тушей, лицо его стало серым.
— Если бы не хорошее отношение к тебе хозяев этого дома, я разорвал бы тебя в клочья на этом самом месте!
С удивительным спокойствием, которое не могло, однако, скрыть того, что творилось в его душе, Габаль сказал:
— Ты много на себя берешь, Заклат! Тут эфенди не выдержал:
— Как вы осмеливаетесь ссориться в моем присутствии?!
— Я только защищаю твою честь, — буркнул Заклат. Пальцы эфенди чуть не разорвали четки, когда он приказал Габалю:
— Не смей защищать хамданов!
— Этот человек из злобных побуждений клевещет на них!
— Оставь мне право судить об этом!
На мгновение воцарилась тишина… Из сада донеслось веселое щебетание птиц, с улицы — шумные приветствия и непристойная брань.
— Так позволит ли мне господин управляющий проучить виновных?
Габаль понял — настал час его судьбы, и, обращаясь к ханум, сказал голосом, исполненным отчаяния и решимости:
— Госпожа, долг требует, чтобы я разделил участь моего рода, оказавшегося в заточении.
— О горе мне! — заломила руки ханум. Охваченный жалостью, Габаль склонил голову, но тут же, словно что-то толкнуло его, поднял глаза на Заклата — тот презрительно и издевательски ухмылялся.
— У меня нет выбора, — с горечью произнес Габаль, — но, пока жив, я не забуду твоих благодеяний.
Измерив Габаля суровым взглядом, эфенди спросил:
— Я должен знать, ты с нами или против нас? Габаль, чувствуя, что навсегда прощается с прошлой жизнью, печально проговорил:
— Кто я? Я всем обязан тебе и потому не могу быть против тебя. Но для меня было бы позором жить в роскоши в этом доме, когда гибнут мои родные.
Хода-ханум съежилась от этих слов, как от удара хлыстом, поняв, что ей грозит навсегда потерять сына.
— Муаллим Заклат, — сказала она, — давай отложим этот разговор на другое время.
Заклат передернулся, словно мул ударил его копытом по лицу. Глядя то на эфенди, то на его супругу, он бормотал:
— Я не знаю, что может случиться завтра на нашей улице.
Эфенди,
— Так с кем же ты, с нами или против нас?
От гнева у него помутился рассудок. Не дожидаясь ответа, он крикнул:
— Или ты остаешься членом нашей семьи, или уходишь к своим родственникам!
Габаль вскипел, увидев, как обрадовался этим словам Заклат, и решительно сказал:
— Господин мой! Ты прогоняешь меня, и я ухожу!
— Габаль! — вскрикнула раздирающим душу голосом ханум, а Заклат с усмешкой заметил:
— Вот он, весь перед вами, как голенький.
Габаль поднялся со своего места и твердой поступью направился к выходу. Хода-ханум хотела броситься за ним, но эфенди удержал ее, и Габаль исчез за дверью. На улице все еще дул сильный ветер, который колыхал занавески на окнах гостиной и раскачивал створки окон. Оставшиеся в гостиной чувствовали себя растерянными, однако Заклат спокойно сказал:
— Мы должны действовать!
— Нет, — упрямо возразила Хода. — Хватит с них и того, что они заперты в своих домах. И не смей даже пальцем тронуть Габаля!
Заклат не возмутился и не стал ей перечить, так как понимал, что победа за ним, он только взглянул на эфенди, ожидая, что скажет господин. Управляющий с кислым видом промолвил:
— Мы продолжим этот разговор в другой раз.
32
Окинув прощальным взглядом сад и вспомнив трагедию Адхама, которую он столько раз слышал в кофейне Хамдана под аккомпанемент ребаба, Габаль направился к воротам.
— Ты снова уходишь, господин? — поинтересовался бавваб.
— Я ухожу навсегда, дядюшка Хасанейн!
Разинув от удивления рот, дядюшка Хасанейн с тревогой смотрел на Габаля. Затем спросил, оглядываясь по сторонам:
— Из-за рода Хамдан?
Габаль молча кивнул головой, а бавваб продолжал:
— Кто же это допустил? Как только Ханум разрешила тебе? О господи! Как же ты теперь будешь жить, сынок?
Габаль переступил порог и, оказавшись за воротами дома, осмотрелся вокруг. Все было как всегда. По грязной, замусоренной улице во множестве сновали люди и животные.
— Я буду жить так, как живут все на нашей улице, — ответил он баввабу.
— Но ты не создан для такой жизни!
— Наоборот! Лишь благодаря случайности я оказался в этом доме, — растерянно улыбаясь, сказал Габаль и зашагал прочь. Ему вслед несся голос бавваба, который умолял его остерегаться и не навлекать на себя гнев футувв. Габаль шагал, глядя по сторонам и замечая повсюду грязь и нечистоты. Навстречу ему попадались мальчишки, кошки и прочие обитатели улицы. Только сейчас он понял, какой огромный перелом произошел в его жизни, что он потерял и какие тяготы его ожидают. Но гнев заглушал горечь и боль от расставания с приемной матерью, воспоминание о цветущих в саду управляющего деревьях, поющих пташках. Вдруг перед Габалем возник футувва Хаммуда, который, посмеиваясь, сказал: