Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу «Безумное Облако»
Шрифт:
Свиток первый
1
О том, до чего додумался Иккю в детстве
Рассказывают, что преподобный Иккю с самого детства отличался от других людей догадливостью и сообразительностью. Тогда он учился у своего наставника Касо, стоял конец «безводной» луны [322] , страшная жара иссушала землю, деревья не колыхались под ветром, палящий зной жёг подобно пламени, и как раз тогда внезапно прибыл к Касо некий высокородный вельможа. В кельях засуетились, открыли створни и занавеси южных гостевых покоев, пригласили гостя в эти покои, где шуму ветра в соснах и журчанию ручья вторило стрекотание
322
См. сноску № 296.
— Послушник, упустишь ведь!
Только он это сказал, Иккю с грохотом выронил подставку со всем этим посреди комнаты; чаша, вода — всё полетело в разные стороны, переполошив всех. Потом комнату прибрали, и все решили, что Иккю уронил это от волнения и смущения перед высокородным гостем, а люди понимающие говорили, что Иккю, будучи смышлён, просто внял предостережению гостя, не хотел, чтоб оно пропало втуне, раз гость решил, что он уронит ношу, и уронил нарочно, и действительно, именно таково было намерение Иккю.
Для гостя в чашу положили сладостей, наполнили её водой и установили на подставке. Иккю внёс всё это в комнату, а высокий гость сказал: «Послушник, упустишь ведь!» Только он это сказал, Иккю с грохотом уронил подставку посреди комнаты; чаша, вода — всё полетело в разные стороны.
2
О находчивых ответах Иккю
В посёлке Камо жил один человек незаурядного ума. А в западной части столицы жил его знакомый. Как-то он пошёл к знакомому, недолго поговорил и решил, что это хороший случай заглянуть в келью к Иккю в Мурасакино. А Иккю тогда в одиночестве предавался печальным мыслям, раздумывал о бренности бытия, выражающейся в увядании цветов и опадании листьев, о великом законе причин и следствий, о ветре в соснах — воплощении существования и несуществования Пустоты. Тот человек сказал ему:
— Со времени последней нашей встречи я не слал вам вестей. А сегодня были у меня кое-какие дела, ходил я в западную часть столицы. Заодно вот зашёл к вам узнать о вашем здоровье. А ещё по дороге кто-то дал мне вот эти цветы мака, — может быть, вас они развлекут.
С такими словами он протянул Иккю два маковых цветка, и преподобный был глубоко тронут, приветствовал его с изысканной вежливостью, и, когда принимал цветы, почему-то один из них тут же осыпался. Человек, который принёс их, раздосадовался:
— Цветы мака, хоть и вправду красивы, но нет в них дружелюбия…
Преподобный же сказал:
— Что вы, как раз в том и проявилась суть цветка! — и сложил:
Все, какие ни есть, Заслуги и имена С меня облетели, — Именно потому перед вами Бритоголовый монах. Ироиро но Мэйри но хана га Тирэба косо Аободзу ни мо Гэндзан ва сурэТак он восхищался цветком много раз, и гость его радовался вместе с ним, отдал ему и второй цветок.
— Ни с каким цветком не сравнится услышанное от вас поучение, буду гордиться, что услышал его!
Говорили они о разном, и тот человек спросил:
— Мудростью и прозорливостью преподобный превосходит всех в мире, удивительны эти ваши качества. Что же помогает вам так прозревать и понимать всё?
— Освещают всё солнце, огонь, сердце и глаза, — отвечал Иккю.
Тот человек заинтересовался и подумал: «Действительно, ничего не упустил, перечислив эти четыре вещи. Удивительно точный ответ. Что бы ещё такого спросить?» — и тут под руку ему подвернулись палочки для перекладывания угля в жаровне. Он взял одну и постучал по краю чайной чашки:
— Звук издаёт палочка или чашка? — спросил он.
— А что раньше, стук или звук? — спросил Иккю.
Тот человек не нашёлся, что сказать в ответ. Увидев находчивость Иккю, с восхищением думал о нём как о редком в этом мире монахе и, говорят,
3
О том, как вор стал учеником Иккю
С тех пор как садовники земли Ямато, где растёт тысяча вишнёвых деревьев [323] , переселились в столицу, в память о прошлой славе местности «Тысячи вишен» стали сажать удивительные деревья, глаза не уставали любоваться красотой их цветов, а в особенности прекрасна была сакура на Восточной горе, в квартале Гион, в храме Киёмидзу, потому так и кишели там каждый день толпы богатых и бедных людей, собиравшихся полюбоваться цветами. Иккю тоже покинул Мурасакино у Западной горы, пришёл в Симогавара и ходил просто так, там и здесь, когда заметил человека, не особенно бедно одетого, который бродил с нехорошим выражением глаз, протискиваясь через толпу. Иккю заинтересовался, что же он делает, а тот высматривал, у кого что в рукаве и за пазухой, и, если выпадал удобный случай, пытался добраться до кошельков. Преподобный, рассмотрев, что он делает, подумал: «Да ведь он из тех дельцов, которые получают деньги, не вкладывая ни гроша, — их называют полуденными коршунами! [324] Насколько по нему видно, он из обычных людей и не особо нуждается, нехорошо это. Хотелось бы его как-то усовестить, да если сказать ему что-то в такой толпе, а кто-то услышит, то, наоборот, возненавидит он меня. Так что напишу-ка ему стихи, мало ли что бывает, — может, от них пробудится добродетель в его душе и станет основой для просветления!»
323
Горная местность Ёсино к югу от Киото когда-то славилась красотой множества деревьев сакуры. Неясно, почему переселялись садовники, но, вероятно, это было связано с переселением Южного императорского двора, находившегося в Ёсино в период Южной и Северной династий (1336–1392), в столицу после окончания противостояния между двумя линиями императорского дома.
324
«Полуденными коршунами» (яп. хирутоби) называли воров-карманников. Карманов как таковых в японской одежде, как правило, нет, и ценности носили обычно за пазухой или в рукаве.
Тут же из-за пазухи достал он кисть для письма, написал стихотворение, пихнул его в рукав тому парню и ушёл. Тот удивился, отошёл в сторонку и украдкой развернул. Там было написано:
Только б украсть, Других вещей в этом мире Не ведаешь ты, Сколь опасной стезёй Идёшь ты по жизни! [325] Нусуми ёри Хока но кото о ба Сиранами но Аварэ абунаки Ё но ватаригава325
В стихотворении использована игра слов — сиранами, «не ведая», можно прочитать и как «белые волны», так называли воров.
Того человека уже утомила его бродячая жизнь, и душой он, наверное, отличался от прочих. Читая и перечитывая стихи раз за разом, всё большим почтением проникался он к тому, кто это написал. С того и началось его пробуждение, познала стыд его душа, и стал он разыскивать и расспрашивать повсюду о том монахе, искал везде, где тот проходил, и в конце концов пришёл в Мурасакино к преподобному Иккю. Понял он, кто это был, и исполнился ещё большим почтением, пал ниц во дворе перед кельей Иккю и повинился в прошлых грехах.
— Молю вас, примите меня в ученики, остригите мне волосы и прочтите поучение. Если позволено будет мне подметать ваш двор, подносить плоды и воду Будде и трудиться над собой, разве откажусь я! — так упорно просил он, и преподобный, сочувствуя ему, сказал:
— Есть избитое выражение «Кто силён в грехе, тот силён и в добрых делах» — это о тебе. Если не передумаешь, возьму тебя в ученики.
Потом тот человек постригся в монахи, была ему оказана честь стать учеником Иккю. Потом он, обладавший искренним сердцем, следуя наставлениям Иккю, стал известным монахом. Учитель Закона Тонку — это и был тот самый вор, вступивший на путь и ставший дзэнским монахом.