Предания о неземных пришельцах (Сборник)
Шрифт:
Если бы шутник, написавший эти строки, знал, как близок он был к ужасной истине…
Затем последовали один удар за другим. Газетам, информационным агентствам, теле- и радиостанциям не потребовалось и десяти минут, чтобы разузнать мою фамилию и мой адрес. Мой телефон звонил беспрерывно. В вестибюле моего холостяцкого дома, у окна консьержки и у лифтов толпились очереди. Друзья, с которыми я не виделся годами, теперь заходили якобы случайно и интересовались, как я перенес мутацию. Репортеры наперебой задавали мне вопросы, фотокорреспонденты то и дело просили немного повыше обнажить ногу. Одна телевизионная компания даже раздобыла где-то пожарную лестницу, чтобы подняться до самого моего окна и отснять несколько метров пленки, когда я в нижнем белье чистил зубы. Само собой разумеется, нашлись и недоброжелатели, утверждавшие, что вся эта история не что иное,
Однако Ваксмут был недоволен. Он становился все раздражительнее, хотя я регулярно ходил к нему на прием.
— Ваша жизнь принадлежит науке, — ворчал он, — а не этому цирку. Весь мир говорит о синдроме Ваксмута, а мы не имеем ни малейшего понятия о том, что он из себя представляет и откуда взялся. А что происходит с вашими генами? Изменились ли вы? Если да, то как? Вы хоть и научились наконец-то произносить без запинки «дезоксирибонуклеиновая кислота», но разве мы знаем, какое влияние она оказала на внезапное изменение вашего пола? Перед нами только вы — симпатичная молодая женщина с мужским прошлым, и это все, что мы действительно знаем. Но это было известно нам и в тот день, когда доктор Таубер привел вас ко мне на прием. — Он оборвал себя. — Ах, ничего-то вы не понимаете!
Однако мне показалось, что я его понимаю. Во мне шевельнулось что-то, похожее на женский инстинкт. Но был ли я теперь женщиной? Я имею в виду— в душе?
Крупный коллоквиум, которому надлежало ответить на этот вопрос, закончился явным провалом. Ряд за рядом заполнили корифеи науки из разных стран мира: психологи, психиатры, сексологи и так далее. Профессор Ваксмут и я сидели на небольшом возвышении, пресса расположилась на галерке, повсюду стояли телекамеры. Вопросы задавались самые каверзные.
Мне следовало, по-видимому, отвечать на них вполне определенно, без затей. Но, честно говоря, я и сам не знал, влечет ли меня все еще к женщинам, или во мне уже выработался вкус к мужчинам. Интрижка с Сюзанной закончилась, это правда. Она сказала, что готова оставаться со мной и дальше, но я не решился использовать ее привязанность. А еще был случай с одним молоденьким лифтером, вручившим мне корзину цветов от одной рекламной фирмы. Он, покраснев вдруг, попросил разрешения разочек поцеловать меня в щеку, что я ему и позволил. Больше ничего не было. При той суматохе, что постоянно окружала меня, не было просто никакой возможности заниматься своими чувствами, будь то по отношению к мужчинам или женщинам.
— Господа, — заявил я, — после долгих и бесплодных поисков ответа на большинство вопросов, как мне ни жаль, я не могу прийти ни к какому решению. Я знаю только одно: из присутствующих в этом зале никто не возбуждает во мне каких бы то ни было чувств.
Это заявление вызвало смех и привлекло на мою сторону симпатии, но оно не решило моих проблем. А на лице профессора Ваксмута я заметил выражение явной обиды.
Неожиданно мое положение изменилось. Мир потрясло сообщение информационных агентств с пометкой «срочно» о том, что в Ливерпуле портовый рабочий Гэс Иммет превратился в женщину и взял себе имя Гвендолина. Несколько часов спустя из Стамбула сообщили, что турецкий трубач по имени Хаким аль Бюльбюль
Во всяком случае, я уже больше не являлся единственным живым экземпляром синдрома Ваксмута. Не могу утверждать, что сие обстоятельство меня опечалило. Как- никак утешительно иметь друзей по несчастью, если только считать несчастьем превращение в женщину после целого ряда лет, прожитых мужчиной. Я написал Гвендоли- не письмо и, как мутант с многомесячным опытом, дал ей несколько советов. Гвендолина с благодарностью мне ответила и рассказала несколько забавных историй о реакции своих коллег в порту на ее новое положение. Если бы я знал турецкий, я бы написал и Хакиму аль Бюльбюлю, доверять же интимные подробности переводчику было не в моих правилах.
Профессор Ваксмут слетал в Ливерпуль, а затем в Стамбул. После возвращения настроение у него стало еще более мрачным. У обоих мужчин, по его рассказам, симптомы были точно такие же, как у меня. Оба превратились в законченных женщин, в процессе превращения. У них бесследно исчезли имевшиеся ранее мужские признаки. Сам процесс превращения оставался загадкой. Как и у меня, он произошел во время глубокого сна.
Комментарии в прессе становились все менее оптимистичными. Один мутант — это сенсация, что-то вроде чудовища, выставленного на всеобщее обозрение. Однако три или пять, если сообщения из Перу и Южной Индии соответствовали действительности, уже давали повод к размышлению. Причин для общественного беспокойства пока что не было, но и отмахнуться от этого обстоятельства было не так-то просто. Высказывались различные мнения о происхождении синдрома Ваксмута и о методах его лечения, их противоречивый характер вызывал недовольство. Уж если между врачами, на которых народ полагался, шли столь ожесточенные споры, то как должны относиться к этому новому феномену обыкновенные граждане?
В редакционных статьях и в комментариях прессы появилось определенное беспокойство, когда в понедельник, после Благовещения, хлынул настоящий поток сообщений о новых мутациях. Они поступили из Норвегии и Италии, из Южной Африки и Бразилии, из Огайо, Флориды, из Мэна и Онтарио, из Японии (два случая), с острова Бали, из Таиланда, Израиля, Ирана и Марокко. Спустя день пришли дополнительные сообщения из Финляндии и Тироля, из Судана, Южной Франции, Испании (один случай в Каталонии, другой — в Валенсии), из Мексики, Парагвая, с острова Барбадос, а также из Пакистана (три случая), из Гонолулу и из Австралии. Даже в Исландии один проводник по глетчерам, здоровенный детина, вдруг превратился в женщину. Он, правда, отказывался носить женское платье, нарочито пытался говорить басом и надеялся, что к лету вновь обретет гордый облик мужчины.
Стали поговаривать о новой болезни, если все это только можно было назвать болезнью. От нее, разумеется, никто не умирал. И, бесспорно, это была еще не эпидемия. Однако самое страшное заключалось в неопределенности: никто не знал, когда, где и кого эта болезнь настигнет. Любой мужчина, засыпавший спокойно рядом со своей собственной супругой, мог проснуться на следующее утро в качестве представителя другого пола. Что сие означало для его семейной жизни, для его работы и привычных занятий, нетрудно себе представить. Но какова наша хваленая медицина? Неужели нашим знаменитым врачам, нашим университетам и исследовательским центрам не хватало компетентности для синдрома Ваксмута? А правительства? Биллионы выбрасывались на ветер, а для исследования синдрома Ваксмута в международном масштабе не предпринималось ни малейших шагов. Неужели нельзя было организовать на эту тему хотя бы международный научный симпозиум? Неужели надо ждать, пока все будет слишком поздно?
С Востока раздавались иные голоса. В социалистических странах, писала «Литературная газета», не отмечено ничего даже приблизительно похожего на синдром Ваксмута. Эта странная мутация от мужчины к женщине, вероятно, является симптомом капиталистического вырождения, аналогичным падению общественных нравов и широко распространенному пристрастию к вредным наркотикам. После того, как в Польше было установлено превращение большого числа католических монахов в набожных монахинь, и после того, как до Москвы дошли сообщения о мутациях от мужчины к женщине из Казахстана, Эстонии, Владивостока и Еревана, «Литературная газета» изменила свою линию. Она успокоила читателей, заявив, что синдром Ваксмута в действительности является синдромом Безыменского и что профессору Андрею Филипповичу Безыменскому еще в шестидесятых годах прошлого столетия удалось установить подобные мутации в шахтерских районах Урала.