Преданная. Невеста
Шрифт:
Тихонько стону на выдохе, я потом вибрирую не хуже телефона, впуская в свой рот его язык.
Сильно-сильно сжимаю его бедра и чувствую, что проникновения ускоряются.
Телефон на секунду замолкает и снова.
Тарнавский отрывается и выдыхает в мои губы:
– Я его сейчас разъебу, – я уверена в том, что угроза вполне реально, но не хочу, чтобы отвлекался. Трогаю кончиками пальцев его напряженные предплечья, обвожу полусогнутые локти, оглаживаю рельефные бицепсы, следом –
Прогнувшись, откидываюсь обратно на подушку и расслабляюсь окончательно. Член замирает глубоко во мне. Зубы царапают кожу на скуле. Мне кажется, я чувствую выплески спермы даже через латекс. И тело тут же отзывается собственным оргазмом.
Сладким. Долгим. Не таким бурным, как на рабочем столе в суде, но я даже сказать не могу, люблю ли больше наши марафоны или эстафеты.
Я просто люблю его.
Славе продолжают настойчиво написывать, названивать, а мы продолжаем игнорировать телефон на тумбочке.
Всему миру уже известно, что Вячеслав Тарнавский вернулся. Миллион и одно дело снова стали неотложными. Это для других. А для нас…
Зайдя в квартиру, мы даже сыграли в приличных. Заказали ужин. Сходили по очереди в душ. Поели. Поговорили обо всем и ни о чем. А уже потом…
– Надо было выключить, – я чувствую опустошение, когда из меня выходит член. Презерватив летит на пол, Слава не встает, а опускается обратно, придавливая к кровати все таким же каменным, но уже полурасслабленным телом.
Я обнимаю его торс ногами. Не жалуюсь ни на тяжесть, ни на жару. Две недели без него были слишком морально сложными, если честно.
Я очень-очень-очень скучала. Хочу наверстать.
На мои слова Слава реагирует не сразу.
Я сверху смотрю, как закрывает глаза, устроившись щекой у меня под грудью. Не могу сдержаться – тянусь к затылку и глажу по волосам. Его ресницы дрожат.
Телефонные вибрации уже не кажутся такими режущими, бесячими, назойливыми.
– Ты права, – получаю запоздалый ответ и улыбаюсь.
– Устал?
И сама знаю, что чертовски. Вроде бы устал, а с другой стороны пытается за день нагнать все то, что пропустил. Знает, что это невозможно, но успокоиться ему еще сложнее.
– Джетлаг.
Киваю. Кое-как извернувшись, тянусь к его макушке и быстро целую.
В качестве благодарности получаю легкую улыбку. Снова откидываюсь на подушку и смотрю на мигающий экраном телефон.
Взяв его, смахиваю шторку и включаю авиарежим. Отменно. Надо было сделать так сразу. Отбрасываю на постель. Тоже закрываю глаза, хотя мне-то спать не хочется.
Несколько минут мы удовлетворенно молчим. Все так же липнем друг к другу кожей и вдох за вдохом все ровнее дышим.
– Как пары, Юль? –
Я уже месяц совмещаю работу помощницы судьи и учебу на шестом – выпускном – курсе. Сложно ли это? Пока нет.
Дальше будет явно сложнее, а пока мои проблемы связаны не с новыми предметами, незнакомыми преподавателями и недостатком времени.
– Все хорошо. Нагрузка в этом году будет детской. Думаю, справлюсь.
– Вы диплом должны писать, – Тарнавский включает препода. Я борюсь с желанием закатить глаза. Опускаю их вниз и улыбаюсь.
В моей зачетке стоит сотка с его размашистой подписью за предмет «Судейская этика». Если вдуматься, это, конечно, тот еще сюр. Как и вся наша жизнь.
– Мне один судья обещал сделать доступ к библиотеке Верховного суда. Вот жду…
Подкалываю, хотя в реальности ни капли не сомневаюсь, что Тарнавский свое слово сдержит. Просто мне пока не горит, а у него не было времени. До защиты диплома два с половиной триместра.
Слава снова улыбается. Ну и снова же даже глаз не открывает.
– Все будет, Березина. Не суетись.
Теперь улыбаюсь уже я.
Раскрытые бедра затекли. Знаю, что пора расплетаться. Славе – лечь нормально. Мне – сбегать в душ. Но оттолкнуть его не могу.
– А Смолина твоя как?
На этом вопросе вся сжимаюсь. Не хочу так реагировать, но… Черт. Сердце взводится. В груди ворочается.
Но упрямо играю в безразличную. Пожимаю плечами и равнодушно кривлю губы:
– Нос воротит.
На самом деле, наша с Лизой Смолиной ситуация делает мне очень-очень-очень больно, но что будет правильно – я не понимаю.
Я скучаю без подруги. Я понимаю, что теряю ее. Но можем ли и дальше дружить – не знаю.
Слава считает, что да. А я не могу одновременно желать ей добра и ненавидеть ее отца, даже если моя ненависть — справедлива.
Развивать не хочу.
Возможно, Тарнавский это чувствует. Когда я опускаю глаза, вижу, что он свои открыл. Смотрит в сторону задумчиво. Потом смаргивает.
Поднимается на локтях, фокусирует взгляд на моем животе. Тянется к нему губами и целует.
Тут же вышибает из грудной клетки любую грусть. Я улыбаюсь.
Он дует на пирсинг – смеюсь. Щекотно.
Тянусь к подвеске-подарку и играю с ним пальцами. Слежу, как поцелуи то и дело припечатываются к выбранному по непонятным критериям участку кожи.
Слава с нажимом ведет по животу носом. Упирается в ребра лбом.
Мне кажется, колеблется, может ли предложить мне вот сейчас еще раз заняться сексом. Но даже если он может – я уже нет.