Преданная
Шрифт:
Потому что деньги от Смолина так и лежат в тайнике. Ключи от ненужной мне квартиры тоже. Я там ни разу больше не бывала и не хочу. А деньги от Тарнавского настолько же не мои или..?
Сам Смолин не навязывает общение. Это хорошо. Хотя вспоминаю о нем – мурашки по коже. Только и о Тарнавском думаю – тоже.
Тепло из взгляда куда-то испарилось. От обоих веет опасностью. Я даже думаю иногда бессонными ночами: а вдруг он все узнал? Пугаюсь, но отбрасываю. Узнал бы – вышвырнул как котенка, и слушать бы не стал. Дальше не сплю уже по другой причине: осознаю,
Вздыхаю и качаю головой. Эх… Юлька-Юлька…
Слышу размашистый шаг по коридору. В контрасте со сковавшим пальцы холодом по спине прокатывается жар.
Я узнаю Тарнавского даже по звуку шагов. Он дергает вниз ручку. У меня сердце взводится. Захлебываюсь вдохом и утыкаюсь взглядом в монитор, но все равно слежу за тем, как судья заходит в свою приемную. Он в мантии. В руках – материалы. Тянется к пуговицам и распахивает.
Чувствую себя мебелью, потому что Тарнавский, не глянув, громко опускает папку на мой стол. Оборачивается. Скидывает мантию. Смотрит при этом на зашедшего следом Марка.
Марк – заместитель руководителя аппарата. Это он сейчас ходит с Вячеславом Евгеньевичем в заседания. Временно. Пока я учусь. Только не знаю, как я должна научиться, если не учит никто.
Смотрю на парня из-под полуопущенных ресниц. В общении со мной и другими сотрудницами суда помладше он обычно борзый и горделивый. С Тарнавским… Не такой, конечно.
– Разошлешь определение на стороны, Марк.
На приказ Тарнавского парень реагирует послушным кивком. Мажет по мне недовольным взглядом. Причин у него несколько: во-первых, приказывать должны мне. Он сейчас вроде как мою работу исполняет. Во-вторых, ненавидит, когда кто-то из судей позволяет себе такое же отношение к нему, как он относится к окружающим со статусом пониже.
– Хорошо, Вячеслав Евгеньевич. Юлия пусть зайдет ко мне ближе к пяти, я ей объясню…
– У Юлии своей работы валом, Марк. – Тарнавский наверняка прекрасно понимает, что это сказано для сохранения самооценки, но сохранить не дает. Пресекает. Хотя работы у меня… Нет. И я успела кивнуть.
Теперь, порозовев, снова сливаюсь со своим рабочим местом.
– А ты, пожалуйста, делай свою. Хорошо? – Вежливые слова, произнесенные стальным тоном, не дают усомниться в том, что «хорошо».
Парень не доволен, но кивает. Положив материалы рядом со мной, смотрит в глаза:
– В канцелярию сама вернешь.
Не хочу конфликтовать. Киваю. Слежу, как Марк уходит. Жду, что Тарнавский тоже… К себе.
Но он почему-то медлит. Провожаем вдвоем Марка к двери. Она закрывается, я опрометчиво поднимаю взгляд на работодателя.
Ловлю себя на мысли, что совершенно искренне сомневаюсь, не привиделось ли мне, что поначалу он относится намного теплее. Как-то даже по-дружески.
А сейчас… Мороз. Может быть включил профессионализм?
– Я занесу.
Чтобы что-то говорить – говорю о материалах. Он продолжает испытывать нервы взглядом и довольно
– Если не научишься отказывать людям – конечно.
В итоге зачем-то колет. Разворачивается и уходит. Я жмурюсь, слыша хлопок двери. Потом выдыхаю. Несколько секунд провожу в кресле. Встаю.
Беру его мантию и несу к шкафу. Аккуратно развешиваю. Разглаживаю. Втягиваю носом сочетание запахов: шкафа, в которой она висит, ароматного мешочка с кондиционером и рисом, который сделала я, и его туалетной воды.
На душе становится чуть теплее. Напоминаю себе, что он хороший. Просто, наверное, время сложное.
И это он еще не знает, что на него объявлена охота… Надо сказать, черт. Надо.
Закрываю шкаф. Смотрю на материалы и дверь в судейский кабинет. Прежде, чем отлучиться, лучше предупредить, но заходить так не хочется…
И не приходится. Дверь снова открывается. Из нее выходит Тарнавский. Смотрит сначала на мой стол и пустующее кресло. Я успеваю заметить, как виски напрягаются.
Тихо кашляю, поворачивает голову ко мне.
Из-за прямой встречи глаз меня сносит. Чем больше времени провожу рядом с ним, даже таким отстраненным, тем сильнее… И тем глубже… Влюбляюсь.
По плечам ползут мурашки, не связанные с холодом.
Чтобы не пялиться – опускаю взгляд на руку с конвертом.
– Ю-ля… – Он произносит мое имя по слогам, как когда-то его Елена. Воспоминания о ней царапают душу. Она не перестала ходить. И из кабинета не перестал доноситься смех. То есть для нее времени и настроения у судьи хватает.
Тарнавский поднимает руку и шагает ко мне.
– Поручение есть, Юлия Александровна. Исполните? – Мужчина приближается ко мне в несколько шагов. Склоняет голову и внимательно смотрит в лицо. Я в ответ не рискую. Только на сжатый между пальцами конверт. Он большой. Формата А4. Что в нем – не хочу думать.
– Конечно, – обещаю, выдерживая полторы секунды прямого зрительного контакта. Отвожу взгляд по виску в сторону. Тарнавский опускает руку с конвертом и условно вытягивает.
«Условно» — потому что между нами почти нет места. В ноздри заползает более концентрированный запах моего неизбежного краха. Кожей впитываю такое нужное сейчас тепло.
– Это очень важные документы, Юля. И конфиденциальные. Тебе нужно будет завтра их передать одному человеку. Я скину данные в чате.
Киваю несколько раз. По замерзшему организму разгоняется кровь. Это очень странное сочетание – когда по остывшим жилам бежит ледяная кровь.
Стараюсь не ускорять дыхание. И не излучать испуг.
– Я могу сегодня передать. После работы, – уточняю, возвращаясь к глазам.
Давайте сегодня, пожалуйста. Я сделаю это быстро и забуду.
Надеюсь, Тарнавский не читает в глазах сомнений и подтекста. Только преданность.
Смотрит внимательно. Не вижу, чтобы колебался. Думал. Почему тогда не спешит?
– После работы не надо, Юля. Завтра утром.
Моргаю и оставляю глаза закрытыми.
– Хорошо, Вячеслав Евгеньевич.