Преданный Враг
Шрифт:
Так что убеждать Белого в перспективности нового дела, предложенного чеченцами, предстояло ему одному.
XXXX
После нескольких дней почти непрекращающегося снегопада наконец-то выглянуло солнце. Оно отражалось тысячами искорок в свежевыпавшем снеге, в широких окнах и на блестящих оцинкованных крышах окрестных домов.
Оля вышла на крыльцо их загородного дома на Рублевке и зажмурилась после затянутого в шторы и занавески помещения неудержимый водопад солнца ее буквально ослепил.
С тех пор, как она вернулась из Америки, Оля почти постоянно находилась
Ее душила обида и злость, поэтому первым ее порывом было - немедленно уйти. Но по зрелому размышлению Оля пришла к выводу, что открытый разрыв с Беловым - не в ее интересах. Во-первых, Саша был ей по-прежнему дорог, и терять его навсегда она не хотела. Зная крутой характер мужа, Оля вполне резонно опасалась, что стоит ей громко хлопнуть дверью - и Белов запросто может закрыть для нее эту дверь навсегда. А во-вторых, к своему удивлению и даже некоторому стыду, Оля поняла, что ей совсем не хочется жить прежней жизнью - в крохотной бабушкиной квартирке или на старой даче, без охраны, без прислуги, но зато с постоянной заботой о хлебе насущном. Оказалось, что она настолько от этого отвыкла, что сама мысль о ежедневной работе (где? кем?) оказалась пугающе недопустимой.
После мучительных колебаний Оля поделилась своей бедой с бабушкой. Совершенно неожиданно для Оли бабушка не возмутилась, не стала призывать на голову изменника все кары небесные. Ее реакция на слова внучки оказалась куда более спокойной и взвешенной. Тихим, бесцветным голосом бабушка выложила серию избитых советов, смысл которых сводился к одному: "Терпи, Оленька, перебесится - снова твой будет".
И Оля решила терпеть. Она старалась гнать прочь мрачные мысли, но проходили день за днем, а настроение у нее оставалось неизменно плохим. Вот и сегодня с утра она ходила как в воду опущенная - до той минуты, когда окатило ее с ног до головы светом не по-зимнему яркое, щедрое и праздничное солнце.
Мгновенно вспомнилось пушкинское "мороз и солнце - день чудесный!", невесть откуда на ее губах появилась чистая, радостная улыбка, и Оле с кристальной ясностью стало понятно, что все ее беды преходящи, и в конце концов все непременно будет хорошо.
– Ванечка!
– обернувшись назад, позвала она сына.
– Иди скорей, посмотри, какая прелесть!
Мальчик колобком выкатился на крыльцо и, тоже зажмурившись, спросил:
– Где плелесть?
Оля рассмеялась:
– Да вот же, везде...
Ваня разлепил глаза, сбежал по ступенькам и начал прыгать по квадратам плитки, которой был вымощен внутренний двор их усадьбы.
– Тили-тили, тлали-вали...
– восторженно горланил он.
Оле тоже было и радостно и легко, и она тихонько подтянула сыну:
– Это мы не проходили, это нам не задавали! Парам-пам-пам!
Они весело пропели припев раза три (других слов песни не знали ни мать,
Он выскочил из машины и, раскинув руки в стороны, вразвалочку направился к ним навстречу.
– Здравствуй, Валерочка!
– Оля с улыбкой чмокнула Фила в щеку.
– А Макса где потерял?
– Привет, Оль. У него дела там какие-то. Я вас до больницы подкину, а он уже заберет, хорошо?
– Фил присел на корточки перед мальчиком и сделал ему козу.
– Привет, Вано, как делищи?
– Во!
– Ваня с лукавой улыбкой показал большой палец.
– Молоток, пацан!
– Фил с хохотом подхватил парнишку на руки, подбросил высоко вверх и, подхватив подмышку, потащил к машине.
Они быстро расселись по местам, "Мерседес" так же неторопливо вырулил на улицу. До шоссе дорога шла сосновым лесом, и Ольга невольно залюбовалась величественной красотой наряженных в снежные шапки деревьев. Ваня, встав на коленки, рассматривал, как вьется, закручиваясь в бурунчики, снежок вслед за автомобилем.
Тишину нарушил Фил:
– Как, Оль, после Америки проклятой, трудно здесь?
– Да ты знаешь, я как будто и не уезжала, - улыбнулась Ольга.
– Первую неделю, правда, чудила - проснусь и никак не въеду: где я, что я...
А потом ничего, привыкла...
– А мы после выборов вроде спокойно зажили, так пацаны меж собой перегрызлись, - пожаловался Фил.
– Ты, наверное, в курсе?
– Ну я так, больше догадываюсь, Сашка же не говорит ничего...
– пожала плечами Оля.
– Это Витя с Космосом, да?
– Не только. Они ж упрямые все, как ослы египетские!
– Фил расстроенно махнул рукой.
– Все основными быть хотят...
"Мерседес" вылетел на Рублевское шоссе и, резво набирая скорость, полетел к столице.
Снежные круговерти за машиной исчезли, и Ваня стал искать себе новое занятие. Передергав все ручки на двери машины, он полез в лежащую рядом с ним сумку Фила. Ольга привычным жестом одернула сына:
– Ваня, нельзя! Это чужая сумка, ясно? Ваня! Я что сказала?! Ну-у, папочка родимый!
– Папоська лодимый...
– заулыбался мальчик.
– Папоська Сяся...
Фил с улыбкой следил в зеркало заднего вида за маленьким непоседой.
– И на фига ему, Оль, в больницу? Он же здоровее всех нас вместе взятых. Правильно, Вано?
– Сплюнь, - махнула на него рукой Оля.
– А прививки?
Фил послушно поплевал через левое плечо и легонько постучал по иконке у лобового стекла.
А маленький Ваня, воспользовавшись, что о нем на минутку забыли, снова полез в сумку Фила. Он откинул незастегнутый клапан баула и запустил руку вовнутрь.
– Ваня!
– снова одернула его мать.
– Нельзя, ты же слышал! Это что за безобразие, а?!
Она потянула сумку из рук сына, клапан откинулся, и глазам Оли открылось содержимое Фи-ловой сумы. Она вскрикнула и рывком пересадила Ваню к себе на колени.