Предать – значит любить
Шрифт:
– Вот именно: Ладочка и Лерочка – дочери Родиона.
Юля знала, что Татьяна должна была сегодня вечером принести ей какое-то абсолютно новое знание о братьях Кривицких, но никак не ожидала услышать именно такое. Получается, что она вообще жила где-то сбоку припеку. Родик рожал детей вместе с Танькой, а она зачем-то лечилась в бешено дорогих клиниках и на что-то надеялась... А Родику больше и не надо было детей. Они у него имелись.
– А я... – начала она страшным, замогильным голосом, но Татьяна ее прервала:
– А ты, Юлька, совершенно нормальная женщина и теперь, когда являешься официальной вдовой, по истечении
– Я?! Рожать?! Ты же знаешь...
– Юля! В дорогих клиниках продажные врачи!
– То есть...
– Да! Да! Да! Родик платил врачам, чтобы они... в общем, подтверждали твое бесплодие.
– Но почему...
– Потому что он полюбил своих дочерей и других уже не хотел! Вот почему!
– А тебя... Тебя он тоже... полюбил?
– Не думаю... – Татьяна тяжело качнула головой. – Просто привык. А девчонок очень любил... Впрочем, что это я... Любит. Да! Очень любит!
– То есть ты вчера дурила мне голову?! Да ты просто монстр, Танька!!
Татьяна прикрыла глаза и опять отрицательно покачала головой. Ее лицо, как и вчера на даче, было серым и мятым, словно газетная бумага. Она тяжело вздохнула и сказала:
– Нет... С тех пор, как Родион поменял работу, он последнее время жил с тобой. На службе Эдик не мог подменить его, и все резко усложнилось...
– Я все поняла!! – ужаснулась Юля. – Вы убрали Эдика, потому что он стал вам мешать!!!
– Дура! – отпрянула от нее Татьяна. – Братья любили друг друга... и я их, похоже, обоих... любила. Я была уверена, что мы похоронили Родиона. В последнее время я даже перестала заморачиваться тем, кто находится со мной в доме. Называла Эдиком, да и все! А уж после похорон... вообще ни в чем не сомневалась. Боялась только, что Эдик... да... я думала, что он Эдик... уйдет к тебе. Но ведь не сейчас, когда траур... У меня еще было время...
– Тогда ты должна была вчера спросить Родиона, что произошло с Эдиком?
– А я и спросила!
– И что?
– А то, что он впервые в жизни сказал: «Это не твоего ума дело!»
– И все?
– Нет! Он также сказал, что, если я еще хоть раз подниму этот вопрос, больше его не увижу.
– И ты опять со всем согласилась?
– Для него... согласилась. Пусть он так считает. Но... ты же видишь, я пришла к тебе, потому что мы с тобой сейчас в одной связке. Мы должны что-то сделать. Как-то во всем разобраться. Родик всегда любил тебя. Он понял, что ты его узнала. Может быть, захочет поговорить с тобой?
– Ну уж я-то обязательно с ним поговорю! – отозвалась Юля.
– Когда? – Татьяна была человеком дела и определенных сроков.
– Не знаю... Когда выйдет! Но встречусь с ним обязательно хотя бы для того, чтобы... плюнуть ему в лицо!
– Ну... это уж как получится, Юлька. Может, и не сможешь плюнуть-то... как я вчера ничего не смогла... – Татьяна поднялась с табуретки, сказала бесцветным, тусклым голосом: – Пошла я, в общем... Держи меня в курсе, пожалуйста, если что узнаешь. Все-таки Родион – отец моих детей... Надо что-то решать...
Юля не отозвалась. Она знала, что при любом раскладе событий никогда больше не сможет жить с Родионом. Даже если он поведает ей необыкновенно трагическую и во всем правдивую историю. Между ними все кончено. Навсегда. Простить его она не сможет. Ей нет дела до этой сакральной общности близнецов,
Юля так задумалась, что не заметила, как ушла Татьяна. Только когда за ней захлопнулась входная дверь, Юля сообразила, что опять одна, а новые замки так и не купила. Значит, придется опять мучиться с комодом! Она так просто Родиону теперь не сдастся! Не на ту напал! В общем, надо искать Бэтмена, пусть он для начала вставит в дверь парочку новых замков. Для любого мужчины это плевое дело. Да! Завтра она поднимется пораньше, чем всегда. Во-первых, для того, чтобы после возни с комодом не опоздать на работу, а во-вторых, чтобы найти Бэтмена с Джеком. Собак выгуливают рано. На этой вполне оптимистической в данных обстоятельствах мысли Юля решила прервать размышления и посмотреть телевизор. Чтобы хоть временно отвлечь собственное «я», которому хотелось вести бесконечные виртуальные разговоры с мужем, доказывая, насколько подло он поступил.
В телевизоре красивые молодые люди шутили так пошло, что Юля заткнула им рот, щелкнув кнопкой пульта, ничком повалилась на кровать и опять заснула от переизбытка впечатлений. В этот раз последним, о ком она подумала перед тем, как ее окончательно сморил сон, был ее начальник Телятников. Завтра ему опять придется с тоской во взоре смотреть на ее мятые джинсы...
Глава 4
На следующий же день после истории с крысой, проводив Геру на работу, Катя, по уже сложившейся у нее традиции, намеревалась достать из шкафа заветный сверточек, в котором находились чепчики и пинетки, которые она навязала будущему ребенку из розового и голубого ириса. Она почему-то была уверена, что у нее родится сын, и розовое вязала на всякий случай. Каждый раз Катя раскладывала по кровати маленькие кружевные вещички, с величайшим наслаждением представляя, как будет натягивать на маленькие ножки нарядные пинеточки.
Сверток с детскими вязаными вещицами лежал у нее на особой полке, где хранилось все, что являлось счастливым напоминанием об их с Германом свадьбе. В отдельных нарядных картонных коробках, которые выделила свекровь, у Кати хранились и Герин свадебный галстук, и его белая сорочка, и собственная прозрачная фата с веночком из искусственных розочек.
Катя руками разгладила складки на пикейном покрывале, чтобы чепчикам и пинеткам удобнее было улечься на их с Германом супружеской кровати и, предвкушая удовольствие, открыла шкаф. Сначала она решила, что вчера слишком небрежно положила сверток, он сам собой развернулся, и по полочке рассыпались яркие вещички. Потом увидела, что яркость чрезмерна и не имеет никакого отношения к ее вязанию. Катя сунула руки в шкаф, и вместо свертка с чепчиками и пинетками вытащила собственную фату, всю искромсанную и измазанную чем-то очень похожим на кровь. Бедную беременную женщину сковал такой ужас, что она не смогла даже крикнуть, как тогда, когда вытащила из-под кровати дохлую крысу. Оно и понятно: крыса, даже самая протухшая, всего лишь крыса, а фата... это нечто сакральное, предмет, имеющий особое символическое значение.