Предатель
Шрифт:
Он не договорил. Дайвер воспользовался тем, что капитан отвлекся. Хозяин положения, тот стоял на палубе, широко расставив ноги, водя стволом из стороны в сторону. Медленно, как будто хотел разглядеть остров, Дикарь перегнулся через борт. Когда капитан опомнился, стало поздно. Боясь повредить костюм, он выстрелил, рассчитывая попасть в голову. Но промазал – пули просвистели у беглеца над головой.
Дикарь упал в воду, уже не чувствуя боль от удара о поверхность.
Поднялся и опал столб брызг. Пенные разводы с шипением растаяли, обнажив гладкое тело
Глава 3
«Европа в Средние века отличалась жестокостью нравов. За мошенничество и обман человека приговаривали к наказанию слепотой, которое и приводили в исполнение на редкость изощренно: раскаленным добела железным прутом водили у преступника перед глазами до тех пор, пока они не сварятся».
У нее непременно бы все получилось! Если бы не…
Если бы не что? Если бы ей не пришлось возвращаться за талисманом – единственной вещью, оставшейся от Чегевары?
Не все так просто. В конце концов, плевать на медальон – жизнь дороже. Но именно забота о собственном выживании и заставила девушку вернуться!
Веревка нестерпимо резала запястья. Кисти связанных за спиной рук давно потеряли чувствительность. Поначалу кляп, щедро пропитанный слюной, можно было терпеть, но потом во рту пересохло и тряпка, вбитая в горло, норовила проникнуть еще глубже. Девушка с трудом сдерживала приступы тошноты. Если ей станет плохо – все закончится смертью от удушья. Рвотные массы перекроют ей дыхание. Предсмертных хрипов, доносящихся отсюда, из подвала, не услышит никто.
И тогда через пару часов Мирон найдет ее холодный грязный труп.
Последняя мысль несколько успокоила Киру. Мстительно переведя дух, она заставила тошноту ненадолго отступить. Сидеть на земляном полу, наспех устланном соломой, было также неудобно, как и лежать. Спину холодила стена, а боль в перетянутых запястьях, которые брат Мирона – Тимур – связал со знанием дела, отдавалась при каждом движении.
Но более всего – более темноты, духоты и боли бесил кляп. Какой в нем прок? Кто услышит ее вопли из подземелья, даже случись ей вытолкнуть тряпку? Кто поспешит ей на помощь?
Никто. Теперь во всем мире не отыщется человека, желающего ее спасти.
Горло у Киры сжал болезненный спазм: впереди ее ждала непрерывная цепь издевательств, которые будут становиться изощренней день ото дня. Мирон – мастер на подобные штуки и границ его фантазия не признает.
Сказать себе, невинно хлопая глазами, что не догадывалась, чем в конечном итоге все обернется? Вранье. Подозревала. Еще тогда, два года назад, когда ее четырнадцатилетней девчонкой, вздрагивающей от каждого шороха, привезли на лодке на богом забытый остров.
Подумать только! Она так радовалась, что отныне одиночество, подступающее комом к горлу, стоило только вспомнить Чегевару, ей не грозит. Кругом люди – разные и не всегда доброжелательные, но это люди, а не твари всех мастей!
И радовалась девушка ровно до того момента, пока Мирон – местный царек – не стал подбивать к ней клинья. Глупо
Обсуждая вопросы интимной близости, Че заканчивал пространные монологи фразой… Он вообще все поучения заканчивал этой фразой. Да, что там скрывать? И начинал, как правило, с нее.
– Доверие – это лезвие обоюдоострого ножа без рукоятки. Нельзя передать его другому, не порезавшись. Раны на руках зарастают быстро, раны в сердце – никогда. Будь осторожна, моя девочка. Человек – крайне лживое существо. Если ему что-то от тебя понадобится, даже голый, не имеющий ничего – он будет предлагать тебе одежду. В лучшем случае, предательство лишит тебя Веры, в худшем – жизни.
Вот те бы слова ей и взять за основу! А она развесила уши. Глупая девчонка! Че никогда не позволил бы ей страдать…
Кира до боли зажмурилась, сдерживая слезы. Воспоминания об ушедшем в небытие друге вряд ли придадут ей мужества и сил. Девушка мысленно назвала Чегевару другом. Но он был для нее всем. Отцом, старшим братом.
Спасителем.
Кира хорошо помнила тот день, почти десять лет назад, который забрал у нее всех: мать, отца, брата. Когда теплый – пахнувший мамиными пирогами с корицей, и шумный – наводненный звуками из многочисленных компьютерных стрелялок брата – мир, вдруг в одночасье поглотила бездна.
В тот день в школу Кира не пошла. Точнее, мама ее не пустила.
– Посиди-ка, девочка моя, денек дома, – обеспокоенно сказала мама, прикоснувшись губами к ее лбу. – Ты ночью покашливала. Зря, все-таки, мы вчера взяли тебя на шашлыки. Осталась бы с бабушкой. Я отпрошусь с работы и к обеду приду.
Кира возражать не стала. Тем более что чувствовала себя хорошо, а дома можно найти столько неотложных дел! В комнате брата уже призывно охотилось на нее темное окно монитора.
Позже, девушка так и не смогла ответить себе на вопрос: что же пришло первым? Странный гул, от которого задрожали окна на двадцатом, последнем этаже, или внезапная темнота, словно раньше времени наступил вечер.
Кира оторвала голову от монитора и взглянула в окно. То, что она там увидела, заставило ее подняться и выйти на застекленную лоджию, откуда вид открывался не в пример лучше. Зрелище сплошной стены, надвигающейся с горизонта на город, заворожило маленькую девочку. Кира не видела, где кончалась стена, и начиналось небо. Черная бездна росла, глотая город. Кажется, запоздало выли сирены, может быть, кричали люди. Наверное, в последние минуты перед гибелью город стал шумным, но память Киры сохранила только гул, от которого закладывало уши. И гигантскую волну, что постепенно закрывала видимое пространство. Рушились казавшиеся незыблемыми здания. Темная мгла накрывала вздувшуюся ленту объездной эстакады, гасила золото на куполах многочисленных соборов. Раздался оглушительный взрыв. Потом еще один. Огненные смерчи рванулись в небеса, чтобы в следующее мгновенье потухнуть навсегда.