Предателей казнят без приговора
Шрифт:
Как не хочется кого-либо подозревать. А ведь я не мальчик, почти сорок лет на белом свете прожил. Многое было, многое повидал. Еще когда боксом занимался, знал немало парней, что больше всего на свете боялись потяжелеть на два-три кг. Потому как тут же переходили в другую весовую категорию и могли сойтись в поединке с более сильным и тяжелым соперником. В своей же категории они имели максимальный вес, и соперники им зачастую попадались и ростом поменьше, и комплекцией пожиже, что в боксерском поединке играет не последнюю роль. Мне многие откровенно завидовали – рост для моей весовой категории у меня был довольно высокий, руки длинные, а вес небольшой. Так что даже в таком честном виде спорта, как бокс, и то можно найти лазейку, выйти на поединок с заведомо более слабым противником. В том же Рязанском училище ВДВ. Казалось бы, гвардия, элита! А ведь и наушничество было, и стукачество, и подлость. Мелкие, правда, но были. А уж в «горячих точках» я на такое насмотрелся! Ничему уже, казалось бы, удивляться не должен. И вот все равно, сижу сейчас, глаза закрыл, на душе муторно. Не могу, не
«Масло съели, день прошел.
Старшина домой пошел.
Дембель стал на день короче,
«дедушкам» спокойной ночи!
Спите, милые «деды»,
мне ваш дембель до пи…ы…»
Ну и дальше в аналогичном духе. Собьешься – тут же получаешь в ухо. Американцы покачали головами, представитель свободной прессы записал «дембельскую сказку» от начала до конца и тут ж засел за ее перевод на английский. Тем временем к американцам лично прибыл советский посол. Стал уговаривать заблудшего солдата. Дескать, Ваня, лично обещаю, что разберусь и с «дедами», и со всем остальным, что мешает тебе вольно жить в Советском государстве. Солдат лишь головой мотает, американцы злорадно усмехаются. Посол исчерпал свое красноречие, махнул рукой, но все же дал перебежчику двадцать четыре часа на размышление. Американцы вновь лишь усмехнулись. А вот на следующий день усмехался советский посол и отцы-командиры десантного полка. Только наш посол ступил на американскую территорию, солдат Иванов чуть ли не на шею к нему бросился. Речь его была не слишком внятной, но смысл был такой: «Дяденька посол, забери меня отсюда поскорее!» Удивленный дипломат забрал Иванова, особенно не вдаваясь в подробности. Но потом, конечно же, выяснил. Оказалось, что злополучные сутки солдат Иванов провел в компании американских морских пехотинцев, которые охраняли посольство. Иванов немного знал английский, а те, в свою очередь, немного русский. И вышел у них следующий разговор. Перебежчик вновь стал плакаться на ужасную долю солдата Советской армии, пересказывая и показывая кошмары советской «дедовщины". Однако у штатовских морпехов это не вызвало сочувствия, напротив, лишь громкий издевательский гогот. Затем старший морпех доходчиво объяснил Иванову, что бы он, капрал Джонсон, сделал с таким рядовым. А потом частично показал. Рядовому Иванову хватило и этого "частично". Самый улыбчивый из морпехов сообщил перебежчику, что подобные «дедовские" игры вполне обычная вещь для Вооруженных сил США. Вот тут-то солдат Иванов понял, что родился в рубашке, потому как посол не заклеймил его как злостного изменника, а дал целые сутки на размышление… После Иванова перевели из десанта в батальон техобеспечения, и он благополучно дослужил оставшиеся полтора года. А на гражданке наверняка потом корчил из себя участника боевых действий!
Вообще, если спрашивать мое мнение, то «дедовщина» в вооруженных силах явление позорное, зачастую скотское. И зависит все от командиров. Я никогда не давал спуску «старослужащим», они знали, что в любое время дня и ночи я могу появиться в казарме и спросить с любителя «дембельских забав» по всей строгости. Спарринговаться со мною в полный контакт желающих не находилось. С другой стороны, «молодые» должны уважительно относиться к «старикам», бывает и такое, что «салабон» пошлет «деда» куда подальше. Тот, в свою очередь, ставит салагу на место… От сержантов многое зависит. Надо, чтобы сержантский состав был укомплектован исключительно профессионалами-контрактниками, людьми, имею– щими авторитет и опыт. У нас же сержантами делают тех же салабонов-первогодков. Что они могут против рядовых и ефрейторов второго года службы? Да ничего… За себя скажу коротко – в моем взводе, а затем в спецроте не сбежал и не повесился ни один солдат. Это моя командирская аттестация.
Я открыл глаза и напряг кисти рук, поскольку сзади ко мне кто-то подходил. Обернувшись, я увидел, что ко мне
– В чем дело? – спросил я.
– Да так, ни в чем, – остановившись в паре шагов от меня, смущенно ответил Кравцов. – Помешал я вам?
– Не сильно, – произнес я. – Говори, чего хотел?
– Да так как-то, – развел ручищами увалень. – Вот вы здесь сверху… – он выдержал паузу, потом вновь развел руками. – А мне вот внизу подумалось. Если у наших противников будет возможность обойти вот эту гору, взобраться с другой стороны, выйти сюда, вот к этому камушку, на котором вы, Валентин Денисович, сидите…
Увалень вновь сделал паузу, посмотрел на меня испытующим взглядом.
– А потом забросать наш лагерь гранатами, – закончил за Кравцова я. – Только не выйдет ничего. С другой стороны склон пологий, даже со специальным альпснаряжением взобраться практически невозможно. Или ты карту местности не изучал?
– Извините, – смущенно произнес Кравцов. – Думаю, средства маскировки нас не подвели. По-моему, вертолетчики ничего не заметили.
Я лишь кивнул в ответ. Умолк и Кравцов. Что мне было сказать ему? Ведь помнил капитан, прекрасно помнил про пологий склон с другой стороны. И средства маскировки у нас надежные, даже с малой высоты лагерь отряда не разглядишь. Вот если еще ниже спуститься… Но если еще ниже, то можно в саму гору врезаться. Помнил и знал это Кравцов. А думал о том, о чем мы час назад говорили со Степанычем. О том, что Упырю легче всего решить вопрос с Охотником следующим образом – уничтожить весь отряд. Вот с этого самого камушка, на котором я сижу. Пара противопехотных гранат вниз, чудом уцелевших вполне реально срезать очередями из автомата.
– Кравцов, я ведь все понимаю, – проговорил я. – Сейчас спущусь и сам отдам приказ никому сюда не подниматься. И сам этого делать больше не буду. Вопросы есть?
– Нету, – ответил капитан.
Обычно сдержанный, ничем не выражающий своих эмоций Кравцов в данный момент испытал заметное облегчение. Кто он? Охотник, почуявший опасность? И тут же определивший меня в Упыри?! Нет, сейчас обо всем этом думать не время. После задания Упырь объявится сам… Когда мы спускались в лагерь, я шел чуть поодаль от Кравцова. Тот ни разу не обернулся, вновь превратившись в невозмутимого, неразговорчивого увальня.
– Водорезов за старшего. Все подчиняются ему. И последнее: если в период моего отсутствия хоть у кого-нибудь появится «черная метка», отряд немедленно распускается и отходит по одному. Выполнять задание, имея упырей в своих рядах, – бессмысленный риск.
Этими словами я закончил свою речь. «Черных меток» не будет, в этом я был уверен на все сто. Мне удалось на какое-то время нейтрализовать охотника. Он явно не заинтересован в роспуске отряда. Ведь искомый им Упырь – один из нас. Ему опять придется преследовать каждого по одиночке. Охотник ведь и сумел попасть в наши ряды, потому как уверен – тот, кого он ищет, один из нас. Возможно, я. Но я покидаю отряд, и охотник на какое-то время лишается одного из главных подозреваемых. Охотник затихнет, постарается ничем не выдать себя. Будет тих и преследуемый им Упырь. Чего зря прежде времени лихо тревожить? Сейчас же я иду реализовывать свой собственный план действий. План, по которому полковник Анд сам должен выйти в расположение отряда, и моим бойцам во главе с Николаем останется лишь взять его. Надеюсь, живым…
Мой путь длился почти сутки. Судя по извилистым устьям реки и видневшемуся на северо-западе высокогорью, с пути я не сбился. Читать карту разведчики как-никак умеют. Если верить этой карте, то поселение, которое является боевой базой полковника Анда, всего в каких-то трех километрах. Отхлебнув из фляжки, я устроился на привал. Жаль, что прибор обнаружения и позиционирования я оставил ребятам. Он был всего один, и для охраны лагеря куда нужней. Не сумею вычислить наблюдателей раньше, чем они меня, – полбеды. В любом случае сразу убивать меня они не будут. Как там верещал наш недавний пленник? «Всем желаем мира, добра и счастья»… То, что за мной, скорее всего, следят, я был уверен на все сто. Я не видел их, но интуитивно чувствовал – эти ребятишки совсем близко. Интересно, за кого меня принимают никаноровские наблюдатели? Скорее всего, за не слишком умелого наемника, решившего провести первичную разведку. Хорошо, кабы так. В этом случае пора действовать, то есть спровоцировать наблюдателей на обнаружение. Я приглушенно вскрикнул, дернул правой ногой и одновременно метнул нож-мачете в кусты. Тут же присел на землю, достал жгут из аптечного кармана и перемотал ногу выше щиколотки. Попытался нагнуться, чтоб высосать змеиный яд из предполагаемой ранки, но гибкости с первого раза не хватило.
– Кажется, мы можем вам помочь? – послышалась в двух шагах от меня вежливая английская речь.
Я не слишком силен в языках, но эту фразу разобрал отчетливо.
– Говорите по-русски, – только и произнес я, подняв голову, но при первом взгляде не обнаружив говорившего.
– В таком случае, не хватайтесь за оружие!
Вторая фраза была сказана явно моим соотечественником. Мастером маскировки и скрытого наблюдения. Только сейчас я увидел его. Среднего роста, вооружен любимым оружием братских компартий – укороченным десантным «калашниковым».
Глава 7
– Это не змея. Вы на что-то накололись.
Два моих собеседника говорили по-русски чисто, без малейшего акцента. Разве что, пожалуй, слишком вежливо для подобной ситуации.
– Очень приятно, – отозвался я и тут же не менее вежливо уточнил: – Я в плену?
– Именно так.
С этими словами наиболее словоохотливый из моих собеседников одним движением руки выхватил из навесной кобуры пистолет и дважды выстрелил у меня над головой. Это произошло куда стремительней, чем в некоторых ковбойских фильмах, и я невольно вздрогнул.