Предатели
Шрифт:
Мама не договаривает.
— Я… я приду скоро. — Тетя Надя почти выбегает из комнаты.
— Это сколько же лет прошло с тех пор? Тридцать три? — гадает мама.
Вспоминаю свой магазин «Бугорок», оживленные улицы города, прощальный вечер, идиотское позорище, то есть Леху… Это было ПОЗАВЧЕРА.
Глава 22
Все утро я маялась от скуки и развлекала маму. Которой было не до меня. Ее болезнь и не думала отступать. Мама стонала, потом извинялась, опять стонала. И была непривычно раздражительной. Борька, покрутившись
Мама с тоской поглядывала на окно — даже к нему она не могла подойти. Толку-то, что приехала туда, где прошло ее счастливое детство? Сейчас она лишена возможности видеть поселок точно так же, как если бы находилась за две тысячи километров отсюда.
Нас она никуда не отпускала. Если на улицу, то только до туалета — и сразу обратно. Да честно если, и не хотелось никуда идти. К тому же ближе к обеду не по-детски ливануло. Первая гроза.
Светки все не было, тетя Надя с утра убежала торговать в своем круглосуточном ларьке, а со двора доносилась ожесточенная возня Михаила — не только историка, но и владельца «свинского хозяйства». Лиза? Не знаю, где была. А Борька, потеряв в лице Михаила собеседника, утешился найденной книгой. Прислонясь спиной к теплой батарее, он время от времени лупил себя кулаком то по коленке, то по полу, и заливался брутальным смехом.
— Даррелла, что ли, нашел? — интересуется мамо.
— «Традиционную корейскую кухню!» — отвечает ее сын.
— А гиенимся так чего? — Заглядываю в текст.
— Тоядикогивандяккук! А, не, вон еще: тоядикогикочикуи! Поняла?
— Поняла. Твой разум тебя окончательно покинул.
— Сама ты! Я тебе нормально по-корейски говорю: «суп с фрикадельками из свинины и тубу» и «шашлык из свинины с вином»!
— Ну, про свинину это ты Свете будешь рассказывать — она оценит, ручаюсь. А что еще за «тубу» такое?
Борька шуршит страницами:
— Нашел! «Тубу или дубу — корейское блюдо из соевых бобов, приготовленное путем прокисания столовым уксусом или рассолом от кимчхи…»
— А что такое «кимчхи»?
— Да иди ты! Издевается! Мам, будто она «кимчхи» не знает!
И тут мама, потеряв терпение, прогоняет Борьку вон.
Я долго боялась подойти к Лизе, это непросто — видеть в стареющей тетеньке ребенка. А уж общаться соответственно ее умственному развитию — вообще ужас. Но, набравшись смелости, попросила у нее каких-нибудь лоскутков или тряпочек, и ножницы с иголкой.
— А, махорчики! — обрадовалась Лиза. — Давай шить!
— Я умею бегемотиков, хотите… хочешь, бегемотика подарю тебе? Бегемотов знаешь, да?
Лиза куда-то убежала так, что половицы затряслись. Разрумянившись и громко дыша, принесла мне яркий аляпистый журнальчик. Детский. Совсем новый. Наверное, выпрашивает у своей мамы до сих пор.
Показывает на картинку: серый бегемот с тупой мордой и пустыми глазами.
— Вот!
Радуется, улыбается.
— А читать ты умеешь?
С готовностью читает по слогам:
«ЯЕще и волнуется, бедняга. Да уж, если детские журналы таким напичканы, что тут удивляться падению уровня вкуса у взрослых. Отсюда и начинается…
— Молодец, Лизонька! Я тебе знаешь, какого бегемотика сошью! Лучше этого в тыщу раз!
Но она смотрит растерянно и капризно:
— Этот хороший. Мне такой нужен! Такой!
Глаза у нее становятся блестящими, а губы мелко дрожат. Сейчас эта здоровая тетя еще рев поднимет. Я пугаюсь. И на все согласна.
— Ладно-ладно, Лизонька! Я тебе такого же сделаю! Как назовешь его?
— Плюшка! Полинка!
Да уж. Чем дальше, тем страшнее.
— Ты тогда, Лизонька, пока иди, тряпочки поищи.
— Махорчики!
— А, ну да.
Лиза послушно уходит. Развлеклась я, называется.
— Ты б сама почитала, — устало советует из своего угла мама.
Надо же, какие все умные… А чего тут читать? Книжек — раз-два и обчелся. Да еще такой набор, что на каждом «блошином рынке» у дедов-бабусек лежит на старых покрывалах. Ну, в самом деле, не корейскую же кулинарию изучать? Тем более что даже она занята. Может, поспать опять?
Но в дом заходит Михаил.
— Извините, а у Вас почитать можно что-нибудь? — спрашиваю.
Михаил теряется.
— Ну, в общем, да… А… мама просила обед приготовить… ты уже все? Сделала?
— Обед? Надо было?
Как это называется — немая сцена, да?
И я иду «готовить обед».
Сварю картошку. Уж это я умею. Только… ненавижу её чистить! И здесь нет горячей воды.
— Бо-орька-а!
Тетя Надя с нами, как я погляжу, не стесняется. Прибежала на перерыв, обозвала меня «здоровой лошадью, а ни фига в голове нет», живо дочистила всю эту нереальную гору картошки, маме помогла, чего там ей надо было. Пока варилось, на улице по хозяйству поделала что-то, на стол накрыла, маме отнесла, поели мы все.
— На ужин макароны с мясом сготовь. Да побольше, еще два рта приедут! И… — она оценивающе на меня посмотрела, — лучше уж прямо сейчас начинай! Умеешь, вообще?
Буркнув, что еще и не то умею, со скрежетом табуретным вылезаю из-за тумбы, заменяющей здесь стол.
— А посуду кто за тобой мыть будет?!! Слуг нет! — несется мне вслед. — Будь ты моя дочь, каждый день мокрой тряпкой получала б, да по заднему месту!
— Свою воспитывайте! — кажется, она не услышала. Ухожу. Пусть Борька моет посуду — все равно ему делать нечего. А я так не могу.
Стою в больших и грязных калошах под дождем, прячусь от взгляда тети Нади. Вот наша «спасительница» бодро прошлепала по лужам во дворе, хлопнула калиткой. Ушла. Наконец-то.
— Мам, а как мясо с макаронами готовить?
И опять выходит, что требуется это бесконечное «начистить», «нарезать соломкой». Да, но сперва «разморозить». Лезу в холодильник. И вскоре все, кто в доме может ходить, сбегаются на мой истошный визг.
Кошка! В морозилке лежала дохлая кошка! Еще и ободранная, без шкуры. Мех только на лапках.