Предатели
Шрифт:
И вот, зная Светкин характер, на что я надеялась? Что она мои охи-вздохи на скамейке слушать станет? Понятно, что посоветует: «Иди да и признайся. Что будет, то и будет. В крайнем случае, поплачешь и еще в кого-нибудь влюбишься. Время терять — тебе надо?»
Слово в слово Светка мне все это и повторила… Добавив, что у нас в городе — под два миллиона народу, из них нормальных штук пятьсот наберется — выберу, мол, себе по-любому.
Еще и обфыркала презрительно мою проблему. А потом заторопилась. На совещание ей, видите ли, пора.
— Какое совещание?
— Так я же Ева Браун! —
— Кто!!?
— Такие вещи не знать! — теперь она еще и языком цокнула, как девка базарная. И умчалась на свое «совещание».
Ну что за манера у человека? На последних пяти секундах что-то интересное скажет, а чтобы расшифровать — не дождешься. Но я тебя, Светик, все равно дожму. Телефон-то есть!
Глава 3
Не успела попрощаться со Светочкой — прихожу домой, а у нас в гостях её мама. Тётя Ира, воздушное создание…
— А что у Светки за совещание? То есть: здрасьте, теть Ир!
Тетя Ира возвела очи горе и только рукой махнула:
— Танечка, хоть ты не напоминай, ладно?
И Танечку быстренько из кухни выперли, дверь прикрыли. Ну и ладно — слух-то у Танечки есть!
Та-ак, о чем это они там? Ну, это скучно, и это — тоже. Главное — не пропустить, почему тетя Ира со Светкой жить не хочет? Про «Еву Браун» я и так узнаю… А это еще что за мелкие насекомые?
— Подслушиваешь, да?! — братец мой дома оказался.
— Ну, и…? И ты подслушиваешь. Тебе-то чего? Иди лучше руки вымой, стоять рядом противно.
Однако времена, когда этим можно было сразить братца наповал, прошли. Он даже не обиделся, бросив философский взгляд на свои вечно грязные (ну невозможно же!) ногти.
— А ты знаешь, что мама собралась нас в какой-то поселок везти?
— Кого это «нас»?
— I and tu…
Боже, он еще пытается говорить по-английски!
— А папа?
— Да они опять поругались. И мама сказала, что крепостное право отменено, она — взрослый человек и может передвигаться по Земному шару без спроса.
— Ох как надоело. Скорее б в Питер.
— Таня, ты дура.
— Иди, помойся.
И мы слушаем опять.
Ага, эти восторги по поводу счастливого детства уже были, а вот что-то новенькое от мамы.
— В общем, в июне едем с детьми. Вот как так? До Амстердама, и то от нас добраться легче, чем до маленького населенного пункта у себя же в республике!
— А Паша?
— Пусть только попробует, не пустит!
Светина мама пытается быть мудрой:
— Соньк, да зачем тебе это? Лучше все вместе съездите. А то б и отказалась совсем. Тем более переезжать летом собрались. Вас впереди такое ждет: недвижку продавать-покупать, контейнер отправлять, опять же. Гражданство российское делать — это вообще страшно даже представить… А ты тут со своим поселком носишься. На какие средства? Ты извини, но это называется «с жиру беситься». Мне б такую жизнь…
А я даже Светланку не могу оставить себе — думаешь, легко? Но ей нужно нормальное будущее. А что я дам? Она же принцесса, носит все брэндовое, что попало не ест. Школа. Курсы. Теннис. А впереди еще Англия, понимаешь? Она и сейчас меня уже презирает, а дальше как?
— Ох и козел
— Не смей оскорблять… ни в чем не повинное животное!
Потом мама говорит, оправдываясь:
— Но я все-таки в поселок детей свожу. Да и Пашку позову, конечно. Куда мы без него? Он же мне свое детство показывал, я через него в этом городе хоть как-то, да прижилась.
И мама, и тётя Ира — приезжие. Может, потому и дружат, прилепились друг к другу, познакомившись на каких-то курсах. Как гордо говорит мама, «наша с Ириной ментальность весьма отличается от менталитета местного населения…» Ну а если перевести на язык человеческий, то получится так: «Да — мы искренние, доверчивые и нехитрые русские женщины». Добавлю, что еще и романтичные до остервенения.
Только маме с мужем повезло, а тёте Ире — нет. Такие вот у них бабские разговоры.
Нагло вламываюсь на кухню.
— Так чего ты там, мамочка, говоришь? В поселок ты, что ли, едешь?
— Мы едем.
— А меня спросили?
— Приказы не обсуждаются!
Ох мама, ох актриса. Играем, значит, в «деспотичную начальницу», да? А мордашку-то состроила — вылитая бабушка Вера Андреевна.
Хотя папа и загоняет меня спать, чуть стемнеет, это не значит, что я так прямо и сплю, ага. Мой вечер продолжается до часа ночи. Мобильный со мной! Выхожу в «М-Агент», пишу Виктору. Это мой братюня, — в одной группе в прошлом году играли, — и я, и он, и Лёша. Виктор добрый. А еще — очень похож на плюшевого паучка моего братца — маленький, смешной, с густой короткой э-э… шерсткой на голове. Мы с одной параллели. Его знает и любит вся школа. И знаете за что? В прошлом году он распылил газовый баллончик в рекреации. Все чихали, кашляли, некоторых аллергиков отправили в больницу. А бедный Виктор, когда его поймали, даже сказать ничего не мог, потому что накануне сделал прокол языка. Язык распух и не давал говорить. Виктора на неделю исключили из школы. Когда он вернулся, все его вдруг горячо полюбили. Это очень странно, но это так.
Пришлось все Виктору рассказать. Спрашиваю, что теперь делать, если наш товарищ такой непонятливый уродился.
«Непонятливый и непонятный…» — пишет Виктор.
«Но что делать и как же мои чувства?»
«Чувства. Я понимаю… Это прекрасно и печально…»
О, а Виктор-то глубже и тоньше, чем кажется. Такие вещи пишет. Надо с ним чаще общаться.
В общем, утешил он меня, я и уснула.
А зря. Приснился кошмар.
Будто мы уже в России. Снится новая школа, и там всем приезжим из Казахстана вместо русского языка преподают казахский.
— Вы не можете знать русский язык! — кричит на нас с братом и с Виктором какая-то бордовая огромная жаба, скользкая и в бородавках. — Вы не жили в России!
Вон! Вон! Вон!
Это «вон!» сливается с «бом-м!» колокола, непонятно откуда отбивающего свои удары, и мы боимся, и не знаем, куда нам теперь. А вокруг кричат: «Казахский язык! Казахский язык!», а нас всех троих тычут носами в дверь с табличкой «класс коррекции» (не знаю, что это), и вдруг Виктор высовывает и показывает всем свой собственный язык: синий, огромный и распухший, с металлической бусинкой посередине…