Предательство Борна

ван Ластбадер Эрик

Аббуд ибн Азиз, внутренне бушуя, не шевельнулся, даже не посмел поднести руку к пылающей щеке. Он прекрасно сознавал, что Фади может ударом ноги столкнуть его за борт и без капли сожаления позволит ему утонуть. И все же он ступил на этот путь. Если сейчас он не дойдет до конца, то никогда не простит себе этого.

– Фади, если я покажу тебе горсть песка, что ты увидишь?

– Теперь ты будешь задавать мне загадки?

– Я увижу мир. Увижу руку Аллаха, – торопливо заговорил Аббуд ибн Азиз. – Это во мне говорит араб-кочевник. Я родился и вырос в пустыне. В голой, прекрасной пустыне. А вы с Каримом аль-Джамилем

родились и выросли в западном мегаполисе. Да, для того, чтобы победить врага, его нужно знать, как ты совершенно верно говоришь. Но, Фади, ответь мне вот на какой вопрос: а что происходит, когда ты начинаешь отождествлять себя с врагом? Возможно ли, что при этом ты, незаметно для самого себя, превращаешься во врага?

Фади стоял, покачиваясь на каблуках. Он был близок к настоящему взрыву.

– Ты смеешь намекать на то…

– Я ни на что не намекаю, Фади. Поверь мне. Это вопрос доверия – веры. Если ты мне не доверяешь, если у тебя нет веры в меня, отвернись от меня прямо сейчас. Я уйду, не сказав больше ни слова. Но мы знаем друг друга всю свою жизнь. Я обязан тебе всем, что у меня есть. Точно так же, как ты стремишься защитить Карима аль-Джамиля, я думаю только о том, чтобы уберечь тебя от всех опасностей, как в «Дудже», так и за ее пределами.

– Твоя одержимость перерастает в безумие.

– Несомненно, возможно и такое. – Аббуд ибн Азиз сидел совершенно неподвижно, не ежась от страха, не сжимаясь в комок, чем, определенно, он бы побудил Фади столкнуть его в воду. – Я говорю только, что вследствие своей самоизоляции Карим аль-Джамиль превратился в вещь в себе. И ты не можешь с этим поспорить. Возможно, это и к лучшему, как полагаете вы оба. Но лично я считаю, что в подобных отношениях есть серьезный недостаток. Вы завязаны друг на друга. Между вами нет посредника, третьей стороны, которая обеспечила бы равновесие.

Аббуд ибн Азиз рискнул подняться на ноги, медленно и осторожно.

– И вот сейчас я прошу тебя задуматься. Умоляю, задай самому себе вопрос: чисты ли ваши с Каримом аль-Джамилем помыслы? Ты знаешь ответ: нет. Они затуманены, подточены вашей одержимостью местью. И я говорю: вы с Каримом аль-Джамилем должны забыть Джейсона Борна, забыть, во что превратился ваш отец. Он был великим человеком, тут не может быть никаких вопросов. Но его день уже закончился; твой же еще только нарождается. Такова жизнь. И стоять у нее на пути – высокомерное безумство; она безжалостно сметет и раздавит тебя. Ты должен сосредоточиться на будущем, а не на прошлом. Сейчас тебе нужно думать о своем народе. Ты наш отец, наш заступник, наш спаситель. Без тебя мы – пыль на ветру, мы – ничто. Ты наша путеводная звезда. Но только в том случае, если твои побуждения снова станут чисты.

После этого оба долго не издавали ни звука. Аббуду ибн Азизу казалось, будто у него с плеч свалилась тяжкая ноша. Он верил в свои доводы, в каждое слово. Если сейчас его ждет гибель, что ж, пусть будет так. Он умрет с сознанием того, что выполнил свой долг перед своим вождем, своим другом.

Фади, однако, больше не сверлил его прожигающим взглядом, не замечал раскинувшееся вокруг море и мерцающие в темноте огоньки Одессы. Он снова устремил взор внутрь себя, погружаясь в самые потаенные глубины, куда, подозревал Аббуд ибн Азиз – нет, надеялся всем своим

естеством, – доступ был закрыт даже для Карима аль-Джамиля.

Как только все компьютеры зависли, в здании штаб-квартиры ЦРУ наступил сущий ад. Всему персоналу отдела сигналов и кодов было поручено немедленно разобраться с вирусом. Треть сотрудников ОСК запустила «Часового», непреодолимый барьер ЦРУ, в фоновом режиме, осуществляя диагностику на низшем уровне. Остальные, с помощью программ выявления и уничтожения вирусов, прошлись по всем венам и артериям внутренней компьютерной сети управления. Эти программы, разработанные ДАРПА специально для ЦРУ, использовали усовершенствованный эвристический алгоритм, который менялся, непрерывно подстраиваясь под ту форму вируса, с которой сталкивался.

Все управление перешло в режим полной изоляции: никого не впускать и никого не выпускать. В звуконепроницаемом овальном зале совещаний, расположенном напротив кабинета Старика, за столом из полированного дуба собрались девять человек. Перед каждым стоял компьютерный монитор, утопленный в крышку стола, и бутылка с охлажденной водой. Сидящий слева от директора начальник отдела сигналов и кодов постоянно получал сообщения о том, как идет работа у его трудящейся без устали команды. Эти сообщения появлялись у него на терминале, подчищались – приводились в вид, понятный для непосвященных, – и выводились на полдюжины плоских экранов, развешенных на обтянутых матово-черным бархатом стенах.

– За пределы этих стен ничего не вытекает, – заявил директор ЦРУ. Сегодня он чувствовал себя на все свои шестьдесят восемь лет. – То, что произошло здесь сегодня, здесь и останется. – События давили на него тяжестью ноши, взваленной на плечи Атланта. Директор сознавал, что рано или поздно у него сломается спина. Но не сегодня. Только не сегодня, черт побери!

– Никакой утечки компрометирующей информации не произошло, – заговорил начальник ОСК, изучая бегущие по экрану строчки данных. – Судя по всему, вирус пришел не снаружи. «Часовой» завершил диагностику. Защитный барьер ни на секунду не прекращал выполнять свою задачу, на что он и запрограммирован. Нарушений в работе системы не было. Повторяю, не было.

– В таком случае, черт побери, что же произошло?! – рявкнул директор. Он уже мысленно благодарил свою счастливую звезду за то, что министр обороны никогда ничего не узнает про эту унизительную катастрофу.

Начальник ОСК поднял свою сверкающую лысую голову.

– Насколько нам удалось установить на настоящий момент, мы подверглись атаке изнутри.

– Изнутри? – недоверчиво повторил Карим аль-Джамиль. Он сидел справа от Старика. – Вы хотите сказать, что в штаб-квартире ЦРУ действует предатель?

– Все говорит об этом, – заметил Роб Батт, начальник оперативного отдела, наиболее влиятельный из «большой семерки», как называли в управлении начальников отделов.

– Роб, я хочу, чтобы ты немедленно разобрался в этом вопросе, – сказал Старик. – Или получи подтверждение, или успокой нас, что все чисто.

– Этим могу заняться я, – вставил Карим и тотчас же пожалел о своих словах.

Роб Батт устремил на него свой немигающий, словно у змеи, взгляд.

– Мартин, а разве у тебя своих забот не хватает? – тихо спросил он.