Предательство по любви
Шрифт:
Александра обернулась и гневно посмотрела на адвоката – первая искренняя вспышка эмоций. Стало быть, все не так уж и безнадежно!
– Разумеется, нет, – холодно сказала она. – Дело не ограничивалось одним флиртом. Они состояли в любовной связи, и все происходило у меня на глазах… На глазах моей дочери и ее мужа. Ни одна женщина не смогла бы такого вынести.
Оливер внимательно всмотрелся в лицо своей подзащитной, осунувшееся от бессонницы, потрясения и страха. Он увидел в ее глазах гнев, но какой-то неглубокий, мимолетный. То ли она была слишком измотана, то ли просто
– Тем не менее многие женщины терпят и не такое, – заметил юрист, все еще изучая заключенную.
Александра слегка пожала плечами, и Рэтбоун вновь обратил внимание, насколько она худощава. В белой блузке и серой юбке без кринолина она походила на бродяжку – вернее, ее можно было бы принять за нищенку, если бы не сильное, надменное лицо.
– Расскажите мне, миссис Карлайон, как все случилось, – снова попросил Оливер. – Начните с того самого вечера. О любовной связи вашего мужа с миссис Фэрнивел мы поговорим позже. Кстати, когда вы впервые заметили, что они неравнодушны друг к другу?
– Я не помню. – Женщина так и не посмотрела на адвоката, и настойчивости в ее голосе не чувствовалось. Ей было все равно, поверит он ей или нет. – Несколько недель назад, я полагаю. Мы стараемся не замечать того, что нам неприятно. – Внезапно в голосе ее прозвучала настоящая страсть. Несомненно, она вспомнила нечто причинившее ей сильную боль.
Рэтбоун был в замешательстве. Мимолетный всплеск эмоций – и вот собеседница уже снова сидит онемевшая, опустошенная, усталая.
– И последней каплей был именно тот званый обед? – мягко спросил он.
– Да… – хрипловатым, еле слышным шепотом подтвердила узница.
– Вы должны описать мне все события того вечера, миссис Карлайон, чтобы я мог… понять. – Оливер хотел сказать «помочь», но, глядя на ее усталое равнодушное лицо, еще раз убедился, что ни на какую помощь она уже не надеется. Переубеждать ее сейчас не имело смысла.
Александра сидела полуотвернувшись, но в ее словах снова зазвучала горечь:
– Ваше понимание ничего не изменит, мистер Рэтбоун. Я его убила. Остальное закон не интересует. И толковать тут не о чем.
Юрист криво усмехнулся.
– Толковать законы, миссис Карлайон, – мое ремесло. И поверьте, что делаю я это неплохо. Я не всегда побеждал в суде, но, во всяком случае, проигрывал весьма редко.
Александра обернулась, в глазах ее впервые промелькнула ирония, и Рэтбоун понял, насколько обворожительна была эта женщина в лучшие свои времена.
– Слышу слова истинного адвоката, – тихо заметила она. – Однако боюсь, что именно здесь вы проиграете.
– О, пожалуйста, не хороните меня раньше времени! – Оливер позволил себе немного беспечности. – Лучше быть побитым, чем отступить без боя.
– Это не ваша битва, мистер Рэтбоун. Это моя битва.
– Я бы предпочел, чтобы она стала моей. Кроме того, вы в любом случае нуждаетесь в адвокате. Вы не можете защищать себя сами.
– Все, что вам остается, это повторить на суде мое признание.
– Миссис Карлайон, я ненавижу жестокость,
Женщина медленно прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Лицо ее стало пепельным. Как он и подозревал, Александра готовилась к худшему, и все же в ее душе еще теплилась какая-то надежда. Да, Рэтбоун был жесток, но позволить ей сейчас питать иллюзии было бы еще более жестоко.
Он должен любой ценой вывести ее из этого пугающего равнодушия и досконально выяснить мотивы преступления, о которых пока мог только догадываться. Общественное мнение беспощадно к женщинам, убивающим мужей из ревности. Как, впрочем, и ко всем женщинам, убивающим мужей. Считается, что их долг – безропотно сносить грубость и жестокость. Извращенные поползновения некоторых мужей, конечно, отвратительны и непереносимы, но об этом предпочитают молчать. Одному богу известно, какие кошмары творятся порой в спальнях и хранятся втайне, поскольку упоминать о таком неприлично!
– Миссис Карлайон…
– Я знаю, – прошептала заключенная. – Буду… – Она так и не смогла произнести страшное слово, а адвокат не настаивал. Он знал, что мысленно она его уже произнесла.
– Мне удастся сделать куда больше, чем повторить на суде ваше признание, если вы расскажете мне всю правду, – продолжал он. – Сомневаюсь, что вы столкнули вашего мужа с лестницы и затем нанесли ему удар алебардой только потому, что он был излишне фамильярен с миссис Фэрнивел. Вы с ним говорили об этом? Ссорились с ним?
– Нет.
– Почему?
Александра повернулась и взглянула на него непонимающе:
– Что?
– Почему вы с ним не поговорили? – терпеливо повторил юрист. – Вы неминуемо должны были однажды сказать мужу, что вам отвратительно его поведение.
– О да… Я… – Теперь женщина выглядела удивленной. – Конечно… Я просила его быть… благоразумным…
– И это все? Вы так его любили, что предпочли заколоть насмерть, но не отдавать другой женщине, и в то же время…
Рэтбоун умолк, поскольку понял по выражению лица собеседницы, что о такой любви здесь не могло быть и речи. Сама идея, будто она, Александра Карлайон, могла воспылать к мужу безумной страстью, приведшей к убийству, явно не приходила этой даме в голову. Похоже, она имела в виду что-то другое.
Взгляды их встретились, и Александра поняла, что дальше притворяться не имеет смысла.
– Нет. – Она отвела глаза, и голос ее вновь изменился. – Я просто сочла эту измену предательством. Я не могу сказать, что страстно любила мужа. – Невеселая улыбка тронула уголки ее рта. – Мы были женаты двадцать три года, мистер Рэтбоун. За такое время страсти обычно угасают.
– Что же тогда явилось причиной? – настаивал адвокат. – Почему вы убили его, когда он лежал перед вами без сознания? И не говорите мне, будто вы боялись, что, очнувшись, муж расправится с вами – физически или морально. Да он бы скорее покончил с собой, чем позволил гостям узнать, что жена столкнула его с лестницы! Что стало бы с его достоинством!