Предательство среди зимы
Шрифт:
Она почувствовала, как Адра напрягся, а потом усилием воли заставил себя расслабиться и криво усмехнулся. Ей стало больно, грустно и тепло в груди, как от первого глотка горячительного в зимнюю ночь. Может, ненависть? И если так, то к кому: к этому мужчине или к себе самой?
— Все наладится, — промолвил он.
— Да. Я понимала, что будет тяжело. Только не знала, что именно. А теперь не знаю, как себя вести, кем быть. Не знаю, где обычное горе любого человека кончается и где начинается что-то другое. —
— Любимая, потом будет снова легко, даю слово. Тяжело только сейчас, посредине.
— Не пойму, как им удается… Не пойму, как они убивают друг друга. Мне ведь он снится, знаешь? Я вижу, что иду по садам или дворцам и встречаю его в толпе. — Непрошеные слезы, покатились по щекам теплыми струйками, но голос Идаан оставался ровным и спокойным, будто она говорила о погоде. — В моих снах он всегда счастлив. И всегда меня прощает.
— Мне очень жаль, — сказал Адра. — Я знаю, ты его любила.
Идаан молча кивнула.
— Крепись, милая. Скоро все закончится. Очень скоро!
Она вытерла слезы тыльной стороной ладони. На костяшках пальцев остались следы сурьмы. Идаан притянула Адру к себе. Тот на мгновение сжался, но потом прильнул к ней, обнял за дрожащие плечи. Аромат фиалок и шалфея смешался с теплым ароматом кожи — его особого мускусного запаха, который когда-то был приятней любых благовоний. Идаан разрыдалась. Адра бормотал ей на ухо слова утешения и гладил по волосам.
— Может, еще не поздно? — пролепетала она. — Адра, мы можем остановиться? Вернуть все назад?
Он поцеловал ее в глаза по-девичьи мягкими губами, однако его голос был спокойным и каменно-непреклонным. Идаан поняла, что он думал о том же, что и она, и принял такое же решение.
— Нет, милая. Слишком поздно. Поздно с тех пор, как погиб твой брат. Мы начали. Остается или победить, или умереть.
Они замерли, вцепившись друг в друга. Если все получится, она умрет от старости в объятьях этого человека — или он в ее, — пока их сыновья будут убивать друг друга. Совсем недавно она верила, что за это стоит бороться.
— Мне пора, — прошептала Идаан. — Отец ждет. В город приехал некий почетный гость, которому надо поулыбаться.
— О других что-нибудь слышно? О Кайине и Данате?
— Ничего. Оба исчезли. Залегли на дно.
— А что третий? Ота?
Идаан отстранилась и поправила рукава.
— Ота — старая легенда, которую рассказывают утхайемцы от скуки. Скорее всего он давно мертв. А если жив, то ему хватит ума сюда не соваться.
— Ты уверена?
— Нет, конечно. Но что мне еще ответить?
На этом они замолчали. Адра провел ее через сады Второго дворца до самой улицы. Идаан отправилась в свои покои и послала за мальчиком-рабом, чтобы освежить грим. Солнце не прошло и ширины двух сложенных ладоней, как Идаан
Она вошла в зал для аудиенций. Отец молча изобразил позу приветствия. Вид у него был нездоровый: кожа серая, губы поджаты от боли. Обитые деревом стены сияли под изящными фонарями из кованого железа и серебра; подушки на полу были большие и мягкие, как постельные. Мужчины, которые на них сидели — да, мужчины все до единого — почтительно склонились.
Отец поманил ее ближе. Она подошла и села, поджав под себя ноги.
— Хочу тебя познакомить, — сказал отец и жестом указал на какого-то увальня в бурой хламиде поэта. — Его прислал к нам дай-кво. Маати Ваупатай будет вести научные изыскания в нашей библиотеке.
От страха во рту Идаан появился привкус металла, но она притворно улыбнулась и изобразила приветствие, будто ничего особенного не услышала. Сама же принялась лихорадочно обдумывать, как дай-кво мог узнать о ней, об Адре, о гальтах… Поэт ответил на ее жест формальной позой благодарности, и Идаан воспользовалась этим, чтобы присмотреться к нему внимательнее. Изнеженное тело кабинетного ученого, рыхлое, как тесто, лицо, зато в глазах темнота, которую не объяснить ни их цветом, ни тем, как надает тень. Пожалуй, этого человека стоит опасаться.
— Библиотека? — переспросила она. — Как скучно! Уж наверняка в городе найдется много более интересного, чем чуланы пыльных свитков…
— У нас, ученых, странные интересы, — улыбнулся поэт. — Впрочем, вы правы, я первый раз в зимних городах. Надеюсь, библиотека будет отнимать не все мое время.
Не случайно дай-кво и гальты хотят одного и того же. Не случайно их так манит библиотека Мати…
— Вам понравился наш город, Маати-тя? Если вы успели хоть что-то увидеть.
— Он столь же прекрасен, сколь рассказы о нем, — ответил поэт.
— Маати пробыл здесь всего пару дней, — вмешался отец. — Раньше я бы поручил его твоим братьям, а теперь предоставляю тебе. Познакомь его со своими друзьями.
— Сочту за честь, — сказала Идаан, гадая, где подвох. — Завтра вечером можем устроить чаепитие в зимнем саду. Не сомневаюсь, что многие захотят к нам присоединиться.
— Надеюсь, не слишком многие, — заметил Маати. Странный тон, подумала Идаан. Будто его это все смешит. Будто он знает, что застал ее врасплох. Она сердито задрала подбородок. — Я уже забыл имена, которые надо помнить, — продолжал поэт. — Ужасно неловко.