Предательство среди зимы
Шрифт:
В бане воздух был теплым и густым, пропахшим железными трубами и сандалом. Ота отдал одежды прачке, понимая, что теперь обречен провести в бане не меньше двух ладоней, нагишом прошел в общий бассейн и со вздохом опустился в теплую воду.
— Эй! — Ота открыл глаза. На той же скамейке, погруженной в воду, сидели двое мужчин постарше и молодая женщина. — Приехал с караваном?
— Верно. Надеюсь, вы это поняли по моему виду, а не по запаху.
— Откуда?
— Из Удуна.
Троица пересела ближе. Женщина всех представила — распорядители кузнецов по драгоценным металлам, в основном по серебру. Ота любезно заказал им чай и принялся слушать, что они знают, что думают, чего боятся и на
Очень скоро женщина произнесла имя Оты Мати.
4
— Если за этими делами и вправду кроется выскочка, горе нашему Мати! — вздохнул купальщик постарше. — Ни один торговый дом Оту не знает и не станет ему доверять. Ни один знатный род с ним не связан. Даже если его не найдут, новый хай будет вечно настороже. А это плохо, когда наследников много. Для города самое лучшее — найти выскочку и всадить ему нож в живот. И всему отродью, что он успел наплодить.
Ота улыбнулся — ведь именно так поступил бы посыльный Дома Сиянти. Мужчина помоложе шмыгнул носом и отхлебнул из пиалы чай. Женщина пожала плечами; по воде побежала рябь.
— А может, смена власти пойдет городу на пользу. И так понятно, что при теперешних наследниках ничего не изменится. Биитра хотя бы интересовался всякими механизмами. Гальты добиваются все большего, глупо закрывать на это глаза.
— Детские забавы! — отмахнулся тот, что постарше.
— Забавы, благодаря которым гальты стали главной угрозой Эдденси и Западных земель, — возразил молодой. — Их армия подвижнее, чем у остальных. Все западные наместники ощутили на себе их укусы. Впрочем, если бы не вторжение, пришлось бы платить дань Конвокату, что нисколько не лучше.
— Ну, разоренные деревни вряд ли с вами согласятся, — вставил Ота.
— Гальты совершают одну и ту же ошибку, — сказала женщина. — Не могут удержать то, что взяли. Каждый год — новый набег, корабли увозят добычу и рабов. Но землю они никогда не оставляют себе. Гальтам было бы куда выгоднее править Западными землями. Или Эймоном. Или Эдденси.
— Тогда нам пришлось бы торговать только с ними, — сказал молодой, — а это ужасно.
— Гальты не держат андатов, — отрубил старый, и тон его голоса завершил сказанное: нет андатов — значит, и говорить о них не стоит.
— А если бы у них были андаты… — вставил Ота, надеясь отвести разговор подальше от своих родных и самого себя, — …или у нас бы не было…
— Если море прыгнет в небо, будем ловить птиц на удочку, — сказал старик. — Это все Ота Мати сбивает людей с панталыку! Я слышал от верного человека, что Данат и Кайин заключили перемирие до тех пор, пока не выкурят предателя.
— Предателя? — спросил Ота. — Так его раньше не называли.
— Всякое рассказывают, — заявил молодой. — Правда, никто не знает наверняка. Шесть лет назад хай заболел. Несколько дней все думали, что он не жилец. Ходили слухи, что его отравили.
— И разве он не прибег к яду снова? Возьмите того же Биитру, — сказал молодой. — А хай с тех пор так и болеет. Даже если Ота заявит права на трон, лучше пусть его казнят за преступления и возвысят кого-нибудь из благородных.
— Может, хай ядовитой рыбы поел, — сказала женщина. — В том году рыба была нехорошая.
— Никто в такое не поверит, — покачал головой старик.
— А который из двоих стал бы лучшим хаем, раз погиб Биитра?
Старик произнес «Кайин», остальные двое — «Данат!», причем одновременно. Звуки громко столкнулись во влажном воздухе, и начался
Спорщики так увлеклись, что едва заметили, как Ота попрощался. Он согрелся у жаровни и забрал одежду — чистую, пахнущую кедровым маслом, еще теплую.
Улицы были более людными, чем тогда, когда он зашел в баню. Солнце пока висело в двух ладонях над горами, но собиралось исчезнуть за вершинами задолго до того, как потемнеет небо. Ота брел, сам не зная куда. Черные булыжники мостовой и высокие дома выглядели одновременно знакомыми и непривычными. В небо вздымались сияющие на солнце башни. На перекрестке трех широких улиц Ота обнаружил двор с огромной каменной аркой, украшенной деревянными и металлическими символами хаоса и порядка. С востока доносился горький дым из кузниц и смешивался с запахом жира — уличный торговец жарил утку. Оте вспомнился миг из прошлого, когда ему было от силы четыре зимы. Запах дыма переплелся в памяти со вкусом обжигающе горячего медового хлеба, с видом на горы и долину из окна башни, с лицом женщины — матери, сестры, служанки? Теперь уж не узнать.
Воспоминание было ясным, четким и совершенно неуместным в теперешней жизни Оты. Однажды случилось нечто такое, что увязало все эти ощущения вместе, однако оно давно ушло и уже не вернется. Он выскочка и предатель. Отравитель и негодяй. Все это ложь, зато так весело пересказывать ее в чайных! Очередная уличная постановка про братоубийство, которую хайем играет в каждом поколении. Ота почувствовал страшную усталость. Наивно было думать, что его забудут, что Ота Мати избежит ядовитых слов торговцев, знатных семей и простых горожан. Никому не нужна правда, если есть такое развлечение. В этом городе никого не волнуют полустертые воспоминания детства какого-то посыльного. Для них жизнь, которую Ота построил, не дороже золы, а его смерть станет облегчением.
Он вернулся в Дом Нан, когда в высоком северном небе замерцали звезды. На столе стояли свежий хлеб и запеченный с перцем ягненок, перегнанное рисовое вино и холодная вода. Его соседи по комнате присоединились к трапезе. Они смеялись и шутили, обменивались новостями и сплетнями со всего мира. Ота вошел в привычную роль Итани Нойгу и постепенно начал легче улыбаться, хотя в груди ныло от холода. Перед тем, как лечь спать, он нашел распорядителя и забрал свои письма.
Конечно, все послания были по-прежнему зашиты, однако Ота на всякий случай проверил узлы. Вроде бы целы. Вскрывать письма, доверенные на хранение, недостойно «благородного ремесла», но полагаться на чужую честь глупо. К тому же, если Дом Нан пошел на подрыв доверия, это бы тоже не мешало знать. Ота разложил письма на кровати и задумался.
Чаще всего он носил письма в торговые дома и наименее знатные семьи утхайема. Хотя для хая письма не было, — да Ота и сам бы отказался от такого риска, — ему все равно придется зайти во дворцы. Конечно, приглашение на аудиенцию можно раздобыть. Например, обратиться к Господину вестей и заявить, что у него дело при дворе, почти не погрешив против истины. Ота столько размышлял, что будто разделился на двух человек.
Один был готов поддаться страху, сбежать на какой-нибудь далекий остров и жить в постоянном сомнении, не ищут ли его братья. Второго снедал гнев и гнал вперед, в глубь родного города, к семье, которая сперва от него отказалась, а потом из воспоминаний о нем сотворила убийцу.