Предательство среди зимы
Шрифт:
Худой, но окрепший. Это было заметно по тому, как он держал плечи и руки, как двигался.
— Неплохо выглядишь для покойника, — заметил Маати.
— Да и самочувствие лучше, чем ожидалось. — По удлиненному лицу северянина расплылась улыбка. — Спасибо, что пришел.
— Как я мог не прийти? — Маати подвинул к себе стул и сел, сцепив пальцы на колене. — Так значит, ты все-таки решил забрать себе город?
Ота миг поколебался, потом сел. Потер стол сухой ладонью и нахмурил лоб.
— У меня нет выбора, — сказал он наконец. — Удобное оправдание, я понимаю. Но… ты уже
Маати улыбнулся: в голосе Оты прозвучало что-то похожее на надежду. Маати сам не знал, что думает, — в нем смешались обида, гнев, любовь к Оте-кво, Лиат и ее ребенку. Он даже не мог сказать, как все это связано с человеком, который сейчас сидит напротив.
— Да, — наконец произнес Маати. — Я продолжал расследование. Ты, наверное, понял, если за мной следили.
— Про это я тоже хотел с тобой поговорить.
— А еще про что?
— Я должен тебе кое в чем признаться. Наверное, мудрее было бы пока помолчать, но… Я тебе солгал, Маати. Я сказал тебе, что жил с женщиной на Восточных островах и не смог подарить ей ребенка. Она… ее не было. Всего этого не было.
Маати прислушался к себе: он ожидал, что сердце наполнится гневом или съежится от печали, но оно билось в привычном ритме. Интересно, когда для него перестало иметь значение, кто отец мальчика, которого он потерял. Вероятно, после их последнего разговора с Отой в каменной тюрьме. Его это сын или Оты, упущенные годы не вернуть. Зато сейчас ему еще было кого терять — или спасать.
— Я думал, что умру, — продолжал Ота. — Думал, что мне будет все равно, а если тебя это утешит, то…
— Оставь, — сказал Маати. — Если что, обсудим потом. Есть более срочные дела.
— Ты что-то выяснил?
— Имя Дома. Во всяком случае, кто-то вкладывает деньги в Ваунёги.
— Скорее всего гальты. Они заключают такие невыгодные для себя сделки, что это похоже на взятки. Мы не знали, что они покупают.
— Возможно, поддержку Ваунёги. А ты знаешь, зачем?
— Нет. — ответил Ота. — Если у тебя есть доказательства, что за убийцами стоят Ваунёги…
— Есть подозрения, не более того. Пока что. Если мы за пару дней не найдем доказательств, Адру назовут хаем Мати и снабдят всеми средствами города, чтобы найти тебя и казнить.
Они сидели молча целых три вздоха.
— Что ж, — заключил Ота-кво, — тогда нам есть чем заняться. По крайней мере теперь мы знаем, где искать.
Идаан снился праздник. Вокруг беседки горел огонь, и по странной логике сна Идаан знала, что огненный круг сужается и скоро все сгорят. Она пыталась закричать, предупредить танцоров, но изо рта вырывался только хрип. Никто ее не слышал. Кто-то мог их спасти — мужчина, который был одновременно Семаем, Отой и ее отцом. Она пыталась найти его, но постоянно натыкалась на других людей и оказавшихся в толпе собак. Пламя подобралось совсем близко, и какие-то женщины бросали собак в огонь.
Ночная свеча потухла. В комнате было сумрачно, за темной паутиной полога серебрил стены лунный свет. Несмотря на распахнутые ставни, воздух застоялся. Идаан сглотнула и потрясла головой, отгоняя следы кошмара. Она долго вслушивалась в свое дыхание, пока не пришла в себя, затем повернулась к Адре и увидела, что его нет, кровать пуста.
— Адра?
Идаан закуталась в тонкое одеяло, отвела полог и вылезла из кровати — новой кровати жены. Гладкий каменный пол холодил голые подошвы. Она тихо пошла по комнатам, которые теперь принадлежали им обоим, ей и супругу.
Адра сидел на низкой скамье, рядом с ним стояла бутыль.
Из толстой глиняной миски на полу воняло спиртным. Или у Адры изо рта.
— Не спишь? — спросила она.
— Ты тоже, — сказал он, и невнятные слова прозвучали как обвинение.
— Мне приснился кошмар. И я встала.
Адра запрокинул бутыль и выпил из горла. Идаан посмотрела на подвижные части горла, тонкие скулы, прикрытые глаза с гладкими, как у спящего, веками. Ее пальцы дрогнули, устремились погладить знакомое лицо, не спрашивая разрешения. Адра поперхнулся и опустил бутыль. Его глаза открылись, и мимолетная красота пропала.
— Иди к нему, — сказал Адра почти трезвым голосом. Идаан приняла позу вопроса. Адра отмахнулся; в бутыли плеснула жидкость. — К своему юному поэту. Иди к нему и постарайся еще что-нибудь выведать.
— Ты хочешь, чтобы я ушла?
— Да, — сказал Адра, вложил бутыль ей в руку, встал и шатко прошел мимо. Идаан ощутила обиду, смешанную с облегчением: не пришлось искать повода, чтобы уйти.
Дворцы были пусты, дорожки как будто перенеслись из сна. Идаан представила, что проснулась в другом, новом мире. Или, пока она спала, все исчезли, и сейчас она идет по пустому городу. Или она умерла во сне, и боги отправили ее сюда, в мир, где нет никого и ничего, кроме нее самой и темноты. Если они хотели ее наказать, то просчитались.
Когда Идаан ступила под стриженые кроны дубов, в бутылке оставалось меньше четверти. Она ожидала, что в доме поэта будет темно, но еще издали увидела мерцание свечи. Идаан медленно, с надеждой двинулась дальше. Дверь и ставни были открыты, все фонари внутри горели. На пороге неподвижно стояла фигура — не он. Идаан заколебалась. Андат приветственно поднял руку и поманил девушку к себе.
— Я уж думал, ты не придешь, — пророкотал Размягченный Камень.
— Я и не собиралась. У тебя не было причин меня ждать.
— Может, и так, — дружелюбно согласился андат. — Проходи. Он ждет тебя уже несколько дней.
Подниматься по ступеням оказалось легче, чем бежать под откос. Тяга к Семаю преодолевала силу тяжести. Андат встал и пошел за Идаан, затворяя ставни и задувая свечи. Идаан огляделась. В комнате больше никого не было.
— Уже поздно. Он в задней комнате, — объяснил андат и щипком погасил еще одну свечу. — Иди к нему.
— Не хочу мешать.
— Он не будет против.
Идаан не двинулась. Дух наклонил массивную голову и улыбнулся.