Предательство Тристана
Шрифт:
– Занят или нет, но он не откажется принять меня, – заявил фон Шюсслер. Он постучал в дверь кабинета посла и, не дожидаясь ответа, повернул сияющую бронзовую ручку двери и вошел.
Кабинет посла был просторным и величественным, с деревянными панелями на стенах и изумительными восточными коврами на полу. Уже скоро фон Шюсслер сможет украсить свой кабинет в таком же стиле. До сих пор подобное сочли бы самонадеянностью. Но после этого дня благородная почтенная обстановка будет как раз кстати.
Граф Вернер фон Шуленбург сидел за столом, склонившись
– Руди, – недовольным тоном произнес посол, – что вы здесь делаете?
– У меня есть кое-что для вас, – ответил фон Шюсслер, и его лицо перекосила улыбка. – Кое-что такое, что покажется вам интересным. Между нами, я уверен, что это произведет впечатление и на самого фюрера.
Часть III
Москва. Август 1991
Посол Стивен Меткалф подошел к командиру командос из группы «Альфа» КГБ, остановивших лимузин. Улица была темна и пуста, по сторонам зловеще вздымались стены старых зданий – дело происходило в древней части города.
– Это вы здесь командуете? – требовательно спросил он.
Предводитель ответил по-русски потоком канцелярских оборотов. Меткалф перешел на русский язык. Даже за прошедшие полстолетия он не забыл правило Альфреда Коркорана за номером один: когда представители власти предъявляют вам претензии, вы всегда должны ссылаться на вышестоящую власть.
– Что, черт возьми, вы делаете? – пролаял он. – Вы же должны знать номер нашей машины, наши имена. Разрази вас гром, ведь нас лично вызвал Председатель КГБ Владимир Крючков! Все контрольно-пропускные пункты должны были уведомить о нашем проезде!
Жестокое выражение на лице боевика сменилось замешательством. Уверенность американца и его начальственные манеры сбили с толку даже этого обученного убийцу.
А Меткалф продолжал блефовать:
– И что, черт побери, эскорт мотоциклистов так и не прибыл?
– Мне ничего не говорили об эскорте мотоциклистов! – огрызнулся боевик. Он уже оправдывался.
Меткалф знал, что из-за кризиса связь по большей части не работала. Так что группа КГБ не имела никакой возможности связаться со своим начальством и проверить его слова. К тому же заявление Меткалфа было слишком вызывающим, чтобы в нем посмели усомниться.
И уже через несколько секунд Меткалф и его русский друг возвратились к лимузину, который был препровожден через контрольно-пропускной пункт.
– Вы не потеряли хватку, – сказал генерал. – А ведь прошло больше пятидесяти лет. Полвека. – Он протянул руку и похлопал Меткалфа по груди, вернее, по нагрудному карману, где лежал громоздкий пистолет. – И к этому вы тоже были готовы?
– Я не знаю, – честно ответил Меткалф.
– Помните старую русскую пословицу? – произнес генерал голосом, надтреснутым и скрипучим, словно старая кожа. – Судьба требует плоти и крови. И вообще, что чаще всего
25
Берхтесгаден. Баварские Альпы, ноябрь 1940
Низкорослый светловолосый мужчина вышел из черного «Мерседеса» и небрежно махнул рукой водителю. У него были проницательные синие глаза, розовое лицо и доброжелательная улыбка; одет он был в синюю морскую форму с двубортным мундиром; фуражка обильно украшена золотым шитьем.
Это был адмирал Вильгельм Канарис. Как руководитель немецкой военной разведки, он являлся главой всего шпионажа нацистской Германии. Он прибыл в Бергхоф – личную резиденцию Гитлера в Берхтесгадене, чтобы ознакомить фюрера с некоторыми совершенно потрясающими разведывательными данными, которые только что получил.
Его провели в личный кабинет фюрера – большую комнату с венецианскими окнами, довольно скудно обставленную, хотя мебель здесь отличалась крупными размерами. Тут находился длинный буфет, в котором, как было известно Канарису, хранились любимые грампластинки Гитлера, главным образом Вагнер. Имелся здесь, конечно, и бронзовый бюст Вагнера. На стене висели огромные необыкновенно уродливые часы, увенчанные бронзовым орлом, замершим в хищной позе. Два больших гобелена на противоположных стенах прятали кинопроектор и экран.
Перед огромным каменным камином на стульях, обитых красным сафьяном, сидели четверо мужчин: сам фюрер, двое с одной стороны от него и один с другой. Было сразу ясно, что между ними происходила оживленная и весьма интенсивная дискуссия.
Одним из присутствующих был главнокомандующий немецкой армии фельдмаршал Вальтер фон Браухич, вторым – начальник штаба фон Браухича генерал Франц Гальдер. Оба были, как знал Канарис, разумными людьми; ни одного, ни другого нельзя было назвать фанатиком. Они не входили в число наивысших военных лидеров, но зато пользовались большим доверием у Гитлера, настолько большим, что он обсуждал с ними один из своих самых секретных планов, против которого возражали многие из его генералов и по отношению к которому он и сам пребывал в нерешительности уже более года: план вторжения в Россию. Они были первыми, кого Гитлер попросил составить предварительные наметки нападения на Россию сразу же после того, как французы капитулировали; мнению этих людей фюрер доверял.
Справа от Гитлера сидел офицер в куда меньшем чине, но, возможно, обладавший даже большей властью. Это был полковник Рудольф Шмундт, главный военный адъютант Гитлера.
Военные кивнули Канарису, и тот уселся на длинный и неудобно низкий диван – больше мест, чтобы сесть, в кабинете не осталось. Канарис сидел и слушал спор, поскольку эта беседа была именно спором. Нельзя было спорить с Гитлером, но можно было вести спор в его присутствии или даже выступать в споре от его имени.
Шмундт, о котором Канарис думал как об альтер эго Гитлера, говорил со сдержанной яростью.