Предчувствие: Антология «шестой волны»
Шрифт:
— Ты хочешь вернуться домой?
— Но ведь с Побережья не возвращаются?
— Глупости. Кто не приходил, тот и не возвращается. Ты — Хха-ввал-ки, твоё место рядом с твоим народом. Вместе вы сможете встретить конец света достойно, как подобает настоящим горцам.
— А как же остальные? Панкрат, братья, Пятый? Они могут пойти со мной?
— У них здесь работа. Их место — тут. Да и не захотят они с тобой, проверено.
Шалва снова замолчал, на этот раз надолго. В голове всё перемешалось, хотелось
— Что я должен для этого сделать? — ровным голосом спросил Шалва.
— Приходи завтра к полудню на это же место, увидишь.
— Но здесь никто не поднимается за ручей в одиннадцатый день! Он же несчётный!
Казалось, человечек пожал плечами.
— Если хочешь попасть домой — придёшь! — коротко отрезал он и отвернулся.
Затем вошёл в куст, нырнул в огонь и исчез. Его примеру последовали остальные огненные человечки. Пламя исчезло, а засохший куст превратился в молодое цветущее деревце.
Те, кто в этот вечер забредал в духан, могли видеть за столиком в углу молодого горнового Шалву из Мукуса. Столик был заставлен пустыми пивными кружками, а горец лежал щекой на свёрнутых листах бумаги и горланил дикарские песни.
Очнулся Шалва в своей лачуге, в позднее утро несчётного дня. В углу хлопотал над завтраком Пятый, мыча под нос какую-то мелодию. Шалва приподнялся, охнув, и протянул руку к столику. Взяв ковш, зачерпнул ягодного кваса из жбана, заботливо приготовленного у постели (таки десятая кружка пива была лишней).
— Спасибо, друг! — выдохнул Шалва, и Пятый, не оборачиваясь, кивнул: мол, свои люди, чего там.
Затем горец поднёс ковш к губам и жадно выпил. В глазах резко просветлело, глухой гул в ушах превратился в прекрасную музыку. Шалва блаженно улыбнулся. Всё произошедшее с ним вчера теперь действительно казалось сном.
Однако когда немой подмастерье повернулся к лежаку и посмотрел горновому в глаза, взгляд его показался тревожным. Он протянул Шалве руку ладонью вверх по местному обычаю, затем быстро показал на гору, в направлении храма и приложил палец к губам, зачем-то заглянув Шалве прямо в зрачки.
— Пятый, я не понимаю, зачем мне идти в храм? Сегодня же несчётный день! — тихонько возразил Шалва.
Тут произошло нечто неожиданное. Пятый прокашлялся, выпил квасу и довольно внятно произнёс:
— Не сразу в храм. В полдень тебя ждут за ручьём.
Шалва почти не удивился заговорившему немому. В голове окончательно прояснилось, он вспомнил вчерашнее уже не как сон, а как явь.
Пятый слыл вообще странным типом. Панкрат, например, считал, что тот вовсе не немой, а просто дал обет молчания. Оказалось, он был прав. Или же это проделки
Пятый же как ни в чём не бывало продолжил готовить завтрак.
В полдень его уже ждали. На этот раз не понадобилась ни бумага, ни охра. Человечки танцевали в солнечном блике, прямо в ручье. В небе, от холма до холма, раскинулась яркая семицветная арка. Вместо камня стоял настоящий горн, правда очень старый, таких сейчас уже не строили. Он был сложен из обожённых глиняных кирпичей, изрядно закопчён, а мехи были огромными, двуручными, из потёртых козьих шкур. Видно было, что не одно поколение халкидов стояло у огня и поддерживало жар, а кузнецы в это время охаживали наковальню.
Рядом с горном были аккуратно сложены вперемешку металлы и камни. Присмотревшись, Шалва сразу же различил их, лежащие в ряд: красная, с тёмным налетом, медь, янтарь цвета закатного солнца, тусклое жёлтое золото, зелёный с прожилками малахит, серебро небесных оттенков, крупный необработанный сапфир, и в самом конце — темно-лиловое, почти чёрное, холодное железо.
С ним наконец заговорили:
— Пришёл? Не передумал? Вот и отлично. Видишь радугу над холмами?
— Вижу, — спокойно ответил Шалва.
— Когда ты пройдёшь точно под центром её свода, дом будет совсем близко. Но сначала…
— Я знаю, — всё так же невозмутимо продолжил горновой. — Мне нужно выковать врата. Точнее, арку над вратами.
Человечки переглянулись. На их карикатурных лицах мелькнула тень не удивления даже, а некоторой досады.
— Если ты всё время знал Путь, почему не вернулся раньше?
Шалва не ответил. Он надел прихваченный с собою фартук, рукавицы и принялся за дело.
Когда жар ожил, он заполнил горн брусками и шихтой, нарыл в кармане передника Панкратовых трав, отмерил горсть и бросил в огонь.
Не беда, что братьев нет. Для тонкой работы сгодится и один молоточек.
Человечки молча наблюдали за его работой, не переставая танцевать и в пламени горна, и вокруг него, и даже, казалось, на крыльях радуги.
Наконец работа была закончена. Арка сияла не хуже той, в небесах, и жила уже своей жизнью. Шалва снял рукавицы, вытер пот со лба и спросил:
— Что дальше?
Человечки, казалось, обрадовались, что их ещё замечают.
— Всё. Путь свободен.
Шалва окинул взглядом луг, и холмы, и синюю нитку Понта внизу.
— А как же это? Неужели нельзя ничего сделать?
— А сам ты как думаешь? — Один из них снова вышел вперёд и оказался выше остальных.
Шалва отдышался, словно после крутого подъёма, сложил руки на груди, закрыл глаза и сделал шаг, но не под радугу, а на её левый склон. Невидимый колокольчик звякнул коротко, и тут же его звук оборвался…