Предчувствие беды
Шрифт:
– Откуда ты знаешь?
– Мне ли не знать? – рассмеялась Ирина.
– Не верю.
В прихожей зазвенел телефон.
– Это твой Константин Дмитриевич. Иди и удостоверься.
Турецкий исчез и, вернувшись минуту спустя, мрачно изрек:
– О коварная! Это сговор!
Худощавый молодой мужчина сидел за столом небольшой, скромно обставленной комнаты, сосредоточенно разглядывая лежащие перед ним четыре аккуратных сверточка, о чем-то думая. Пальцы правой руки машинально двигались, размеренно и ритмично перебирая нечто невидимое. Пальцы привыкли к четкам и перебирали их в минуты глубокой задумчивости и сосредоточенности независимо от сознания мужчины, даже если четок в руке не было.
Спешить не хотелось, да и было опасно. Он вспомнил,
Неожиданно он понял, что нервничает. Это было забавно. Все вообще складывалось забавно. С первого взгляда можно было подумать, что ему везет. Многие так и думали, полагая, что он счастливчик, обласканный судьбой. Но сам-то он знал, чего стоит это везение и какого труда требует сращивание тоненьких ниточек случая в железные канаты событий и поступков. «Я просто должен взять себя в руки, это все усталость, – думалось ему, – особенно сейчас. Ошибиться нельзя. Так, еще раз прокручиваю все в голове, и пора за работу». Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, задержав дыхание, и вернулся в комнату. Выключил верхний свет, зажег торшер и настольную лампу, проверил шторы, поправил их еще раз.
Работа отняла времени даже меньше, чем он предполагал. Забавно, что мысли при этом витали где-то далеко-далеко и все делалось само собой. Он еще раз придирчивым взглядом посмотрел на два стандартных контейнера. Ничего особенного. С виду как раз похоже на два обычных, самых обычных обеда. Среди сотни подобных, загружаемых в самолет перед отлетом, они и не должны были отличаться. Теперь можно было и расслабиться. На сегодня никаких дел или важных звонков не планировалось.
Мужчина вышел на кухню, включил чайник, закурил, сел и стал смотреть, как дым от сигареты поднимается к потолку. В голове роились мысли, иногда странные. Он подумал о том, что, в сущности, все время занимается тем, что наблюдает и ждет. Потом думает, потом опять наблюдает и ждет. И только очень иногда, редко, буквально на несколько мгновений, особенно если сравнивать с долгими часами ожиданий, он действует. Почти как змея, караулящая у норы жирного суслика. Или нет, лучше как орел или ястреб.
Он вспомнил, как в детстве они с братьями и сестрами ездили в деревню к деду, в горы. Там, за глинобитным сарайчиком с разным домашним хламом, прилепившимся к подножию скалы, был здоровенный камень, метра четыре высотой. Если знать, как на него взобраться, – а он один из всех детей это знал, – то можно было наверху найти небольшую ровную площадку, прикрытую кустом дикого кизила. Настоящий наблюдательный пункт. Его очень забавляло, когда во время игры в прятки все сбивались с ног в поисках Эдика, лежащего сверху и наблюдающего за всем происходящим с холодным любопытством небожителя. Как-то раз, то ли во время какой-то игры, то ли после очередной взбучки, полученной от вспыльчивого и скорого на наказание деда, он лежал в своем убежище и, неожиданно посмотрев наверх, увидел хищную птицу. Он не знал, как она называется, и решил, что это орел. Птица сидела на краю скалы, метрах в пяти над ним, почти неподвижная, только голова странным локатором слегка поворачивалась из стороны в сторону, обозревая окрестности. Так прошло достаточно много времени, уже начало казаться, что ничего не произойдет, и он стал терять к ней интерес, как вдруг птица расправила крылья и бросилась вниз стремительным просвистом в воздухе. И буквально через секунду-другую упала
Зимой дедушка умер, дом продали, и больше туда, в горы, они не ездили.
…Аэропорт Шереметьево жил своей обычной трудовой жизнью. Взлетали и совершали посадки самолеты; механики готовили в очередные рейсы «стремительные стальные птицы», стоявшие на «запасном пути»; сновали по летному полю тележки с багажом, автобусы с пассажирами; на КПП проверялся въезжающий и выезжающий транспорт. Словом, трудовые будни. Разве что дни стояли непривычно жаркие для второй половины августа.
Вот об этой непривычной жаре и думала в своем уютном кабинетике начальник пищеблока отдела пассажирских перевозок Александра Борисовна Небережная, женщина молодая, аппетитная, с живыми вишневыми глазами и каштановой гривой волос, собранных в аккуратную высокую прическу.
А мысли о погоде были связаны с отпуском, который начинался буквально завтра. Вернее, в понедельник. Правда, сегодня – среда, но на предстоящие два трудовых дня она попросила отгулы. Так что можно считать нынешний день последним рабочим днем.
Дверь кабинета была открыта. Доносились разговоры подчиненных. Там, в фасовочном зале, шла своим чередом комплектация пенопластиковых чемоданчиков, куда женщины-фасовщики вкладывали обернутые целлофаном кусочки сыра, колбасы, сладкие булочки, пакетики с соком, сахаром, солью, чаем и кофе, упаковки одноразовой посуды – в общем, все то, что так приятно разворачивать, раскрывать, вкушать и алкать все время полета.
На второй ленте конвейера в двухкамерные тефлоновые контейнеры, покрытые плотной фольгой, укладывались куски мяса, птицы или рыбы; соседнее гнездо контейнера заполнялось гарниром. Все это заклеивалось той же фольгой, чтобы бортпроводницы в рейсе лишь разогрели в многоярусных духовых шкафах и раздали пассажирам горячие завтраки или обеды, в зависимости от длительности и классности полета.
В кабинете зазвонил телефон внутренней связи. Звонили с КПП.
– Александра Борисовна? Здесь к вам пришли. Мужчина.
– Ой, Петечка, пропусти его.
– Не положено, вы же знаете.
– Ну Петю-ю-н-я, – промурлыкала Александра, – ну пожалуйста! Это мой брат двоюродный приехал. Должна же я похвастаться своим рабочим местом. Ну пропусти. А я потом тебя поцелую, – добавила она.
Двадцатитрехлетний лейтенант Петенька был неравнодушен к пышным формам Небережной, что беззастечиво использовалось Александрой Борисовной как в служебных, так и в личных целях.
– Ладно, что с вами сделаешь. Первый и последний раз, учтите, – как бы строго ответил лейтенант. – И это… Не забудьте потом…
– Не забуду, заинька, зацелую тебя до смерти, – шепотком ответила женщина.
Опустив трубку, она кинулась к зеркалу, поправляя прическу, подкрашивая губы, расправляя складки блузки на высокой груди. Ах, дурачок какой этот Петька! Разве он может рассчитывать на ее благосклонность? Впрочем… Иногда… Почему бы нет?
Дело в том, что Александра Борисовна была женщиной темпераментной. Просто жгучего темперамента. Законный муж не выдержал накала страсти. Их развод проходил прямо-таки по анекдоту: