Предчувствия и свершения. Книга 1. Великие ошибки
Шрифт:
В собственном лагере тоже произошло немало несчастий: смерть полковника Тихо, возмущение и болезни, к тому же — как это обнародовано в сочинении о новой звезде — в тылу появился неожиданный страшный неприятель в виде громадного дракона с необычайно длинным хвостом, поразившего ужасом все войска. Сам же он не дал смутить себя страхам и неустанно преследовал врага на всех его поворотах, пока тот, видя, что ему закрыты все выходы, не склонился к миру и не признал себя побеждённым; тогда под конвоем арифметики, геометрии, с весьма весёлым настроением духа он вступил в неприятельский лагерь.
Сначала, не привыкший к покою, Марс ещё пытался устрашать,
Этот уникальный документ интересен не только тем, что в необычной форме передаёт суть работы астронома.
Это свидетельство отчаяния Кеплера. Крик о помощи, хоть и имеет форму весёлого шаржа.
Он искал понимания, поддержки у коллег, надеялся на императора, но тот, откликаясь на шутку, поддерживает «войну» лишь деньгами — этим главным, по его мнению, нервом любой войны. На большее он был не способен.
Наконец, Кеплер ищет сочувствия у своего бывшего учителя математики, теперь тюрингенского профессора Местлина. И Местлин, который раньше учил студентов по Птолемею, становится (о чудо!) соратником Кеплера и ярым защитником Коперника. Он произносит страстную речь в защиту Коперника в Италии, и в числе слушателей находится один из самых замечательных людей всех времён, один из самых светлых умов человечества — Галилей, который и принимает на себя всю тяжесть дальнейшей борьбы за истину, добытую Коперником.
Мир знает первого великого философа — Аристотеля, первого великого математика — Архимеда, первого великого инженера — Леонардо да Винчи, первого великого астронома — Коперника. Пришло время, и родился первый великий физик — Галилей.
Впрочем, правильнее сказать, что в один из дней 1564 года родился ребёнок, которого нарекли именем Галилео.
Ни один великий человек не рождается великим. Даже если незаурядность дана от рождения, нужны многие предпосылки, чтобы её реализовать; могут пройти годы и десятилетия, прежде чем гений себя проявит. И современники, а потом и потомки с изумлением узнают, что их незаурядные собратья вовсе не были вундеркиндами, а начинали свой путь самым заурядным образом: служили приказчиками, или лаборантами, или мойщиками окон.
«Из вас, Эйнштейн, никогда ничего путного не выйдет», — говаривал учитель немецкого языка. «Господин Чайковский очень плох, — написано в характеристике, выданной великому композитору после выпускного концерта, — у него нет ни капли таланта».
Люди ещё долго будут гадать, что за пружина разворачивает творческие возможности человека — честолюбие ли, любопытство, страсть?
Люди не рождаются великими. Только короли рождаются королями. И возможно, исключительность положения человека, которому земные блага даны просто так, по праву рождения, привела к тому, что короли не много внесли в копилку человеческой мудрости.
Каждый великий человек приложил немало сил, чтобы понять и реализовать свои способности. Эйнштейн сам сотворил Эйнштейна, Ньютон — Ньютона, а Галилей — Галилея.
Галилей родился в семье философа и музыканта. Семья мечтала видеть мальчика врачом. Эта профессия
Галилей не составил исключения. Он стал всемирно известным учёным, но всю жизнь был беден. Ему приходилось подрабатывать, сдавать комнаты студентам, и всё равно он не мог выбраться из нужды.
Только время щедро одарило Галилея — бессмертием.
Когда въезжаешь в Падую, итальянский город, издавна славящийся своим университетом, поражаешься необычности планировки главной площади. В середине — зелёный сквер, а вокруг, по кругу, расположены статуи знаменитых людей. Среди них — Галилео Галилей, гордость Италии, пятно на её совести.
Галилей жил в Падуе с 1592 года и в течение восемнадцати лет занимал место профессора математики.
Здесь он однажды услышал, что какой-то иностранец сделал подзорную трубу. Об изобретении подзорной трубы написано немало трудов. Приоритет оспаривается многими учёными, мастерами, механиками. Кстати, на авторство претендовали и Порта (в семнадцатой книге «Магии»), и Леонардо да Винчи, и Роджер Бэкон, Диггес, Сарпи и другие.
Впрочем, мечта о возможности видеть дальше жила с давних времён, к этому стремились веками, и каждый, кто смотрел через увеличительную линзу, обязательно задумывался: а нельзя ли ещё и ещё больше приблизить дальний предмет к себе?
Подзорная труба — инструмент, который мог родиться только при особом стечении многих благоприятных обстоятельств. Гюйгенс, король оптики, говорил, что человек, который смог бы изобрести подзорную трубу, основываясь лишь на теории, без вмешательства случая, должен был бы обладать сверхчеловеческим умом.
История выбрала удобный момент, остановив свое внимание на Галилее. Физик, блестящий экспериментатор, искусный в ручном труде да ещё живший близко от центра стекольной промышленности на острове Мурано, Галилей, «не щадя ни труда, ни издержек (как пишет он сам), построил себе прибор до такой степени превосходный, что при его помощи предметы казались почти в тысячу раз больше и более чем в тридцать раз ближе, чем при наблюдении простым глазом».
Только в руках Галилея этот инструмент из игрушки, в которую её превращали другие, рассматривая птиц на ветках и соседок за забором, сделался могучим орудием познания. А в судьбе учения Коперника этот инструмент сыграл решающую роль. Именно зрительная труба дала Галилею аргументы в пользу коперниковой системы, те, которых у него не было в 1597 году, когда он получил от Кеплера отчаянное письмо с мольбой о поддержке. Тогда рука Кеплера осталась протянутой, не встретив дружеского пожатия. Галилей написал, что знает много доводов в пользу коперниковой системы и в опровержение существующих против неё возражений, он согласен с Кеплером, но… не выступил публично с поддержкой. Его не так пугают гонения и насмешки, которые сыплются со всех сторон на автора системы, за которую ратует Кеплер, как обезоруживает отсутствие веских доводов в пользу Коперника…