Предел желаний
Шрифт:
– Одно "но" будет, предупредил Ситвел.
– Я так и знал, - вздохнул Эдельштейн.
– Довольно простое условие. Что бы вы ни пожелали, ваш злейший враг получит вдвое.
Эдельштейн задумался.
– То есть, если я попрошу миллион долларов...
– Ваш враг получит два миллиона.
– А если я попрошу пневмонию?
– Ваш злейший враг получит двустороннюю пневмонию.
Эдельштейн поджал губы и покачал головой.
– Не подумайте только, что я советую вам, как вести дела, но
– Риск, мистер Эдельштейн, но он совершенно необходим по двум причинам, - ответил Ситвел.
– Видите ли, это условие играет роль обратной связи, поддерживающей гомеостаз.
– Простите, я не совсем...
– Попробуем по-другому. Данное условие уменьшает силу трех желаний, тем самым держа происходящее в разумных пределах. Ведь желание - чрезвычайно мощное орудие.
– Представляю, - кивнул Эдельштейн.
– А вторая причина?
– Вы бы уже могли догадаться, - сказал Ситвел, обнажая безупречно белые зубы в некоем подобии улыбки.
– Подобные пункты являются нашим, если можно так выразиться, фирменным знаком. Клеймом, удостоверяющим настоящий адский продукт.
– Понимаю, понимаю, - произнес Эдельштейн.
– Но мне потребуется некоторое время на размышление.
– Предложение действительно в течение тридцати дней, сообщил Ситвел, вставая.
– Вам стоит лишь ясно и громко произнести свое желание. Об остальном позабочусь я.
Ситвел подошел к двери, но Эдельштейн остановил его.
– Я бы хотел только обсудить один вопрос.
– Какой?
– Так случилось, что у меня нет злейшего врага. У меня вообще нет врагов.
Ситвел расхохотался и лиловым платком вытер слезы.
– Эдельштейн!
– проговорил он.
– Вы восхитительны! Ни одного врага!.. А ваш кузен Сеймур, которому вы отказались одолжить пятьсот долларов, чтобы начать бизнес по сухой чистке? Или, может быть, он ваш друг?
~ Я не подумал о Сеймуре, - признался Эдельштейн.
– А миссис Абрамович, которая плюется при упоминании вашего имени, потому что вы не женились на ее Марьери? А Том Кэссиди, обладатель полного собрания речей Геббельса? Он каждую ночь мечтает перебить всех евреев, начиная с вас... Эй, что с вами?
Эдельштейн сидел на диване, внезапно побелел и вновь сжал руки.
– Мне и в голову не приходило...
– пробормотал он.
– Никому не приходит, - успокоил Ситвел.
– Не огорчайтесь и не принимайте близко к сердцу. Шесть или семь врагов - пустяки. Могу вас заверить, что это ниже среднего уровня.
– Имена остальных!
– потребовал Эдельштейн, тяжело дыша.
– Я не хочу говорить вам. Зачем лишние волнения?
– Но я должен знать, кто мой злейший враг! Это Кэссиди? Может купить ружье?
Ситвел покачал головой.
– Кэссиди - безвредный полоумный лунатик. Он не тронет
– Вы уверены?
– спросил потрясенный Эдельштейн.
– Абсолютно.
– Но Манович мой лучший друг!
– А также ваш злейший враг, - произнес Ситвел.
– Иногда так бывает. До свидания, мистер Эдельштейн, желаю вам удачи со всеми тремя желаниями.
– Подождите!
– закричал Эдельштейн. Он хотел задать миллион вопросов, но находился в таком замешательстве, что сумел только спросить: - Как случилось, что ад переполнен?
– Потому что безгрешны лишь небеса.
Ситвел махнул рукой, повернулся и вышел через закрытую дверь.
Эдельштейн не мог прийти в себя несколько минут. Он думал об Эдди Мановиче. Злейший враг!.. Смешно, в аду явно ошиблись. Он знал Мановича почти двадцать лет, каждый день встречался с ним, играл в шахматы. Они вместе гуляли, вместе ходили в кино, по крайней мере раз в неделю вместе обедали.
Правда, конечно, Манович иногда разевал свой большой рот и переходил границы благовоспитанности.
Иногда Манович бывал груб.
Честно говоря, Манович часто вел себя просто оскорбительно.
– Но мы друзья, - обратился к себе Эдельштейн.
– Мы друзья, не так ли?
Он знал, что есть простой способ проверить это - пожелать себе миллион долларов. Тогда у Мановича будет два миллиона долларов. Ну и что? Будет ли. его, богатого человека, волновать, что его лучший друг еще богаче?
Да! И еще как! Ему всю жизнь не будет покоя из-за того, что Манович разбогател на его, Эдельштейна, желании.
"Боже мой!
– думал Эдельштейн.
– Час назад я был бедным, но счастливым человеком. Теперь у меня есть три желания и враг".
Он обхватил голову руками. Надо хорошенько поразмыслить.
На следующей неделе Эдельштейн договорился на работе об отпуске и день и ночь сидел над блокнотом. Сперва он не мог думать ни о чем, кроме замков. Замки гармонировали с желаниями. Но, если приглядеться, это не так просто. Имея замок средней величины с каменными стенами в десять футов толщиной, землями и всем прочим, необходимо заботиться о его содержании. Надо думать об отоплении, плате прислуге и так далее.
Все сводилось к деньгам.
"Я могу содержать приличный замок на две тысячи в неделю, - прикидывал Эдельштейн, быстро записывая в блокнот цифры.
– Но это значит; что Манович будет содержать два замка по четыре тысячи долларов в неделю!"
Наконец, Эдельштейн перерос замки; мысли его стали занимать путешествия. Может, попросить кругосветное? Но что-то не хочется. А может, провести лето в Европе? Хотя бы двухнедельный отдых в Фонтенбло или в Майами-Бич, чтобы успокоить нервы? Но тогда Манович отдохнет вдвое краше!