Пределы зримого
Шрифт:
Наклонив голову, я прикасаюсь к щеке — жест, который, по-моему мнению, изящно-интеллигентен и в то же время привлекателен. Вздохнув, я словно невзначай осведомляюсь у своего гостя:
— Кстати, хотелось бы знать, чем Институт мог бы мне помочь.
— Значит, вы признаете, что вам нужна помощь?
— Конечно. Помощь в стирке, мытье посуды, уборке пылесосом — да кто бы отказался?
— Ножом его, Марсия! Хлебным ножом! Ты здесь хозяйка. Ткни эту падаль, и сама увидишь, как это здорово! Кровь и кишки по всему столу, по всей кухне!
Экзоспоры Мукора торчат во все стороны в напряженном возбуждении.
Это нашептывание
— Марсия, можете ли вы утверждать, что у вас много друзей?
— Много? Пожалуй, нет.
— Но кое-кто все-таки есть?
— Ну разумеется. Взять хотя бы сегодняшний день. Утром ко мне на кофе зашли человек восемь — девять. Среди них, кстати, писательница Розмари Крабб.
— Похоже, это всего лишь приятельницы и хорошие знакомые. А как насчет настоящих друзей?
Я имею в виду людей, которым вы могли бы стопроцентно доверять.
— Ну, есть, пожалуй, миссис Йейтс. Может быть, она…
— А, Стефани. Понятно.
Это еще что? Похоже, его больше интересую я, чем мое наведение чистоты. Может быть, я его недооценила. Неожиданно он снова переходит на заранее оговоренную тему разговора:
— Предположим, например, что я или кто-то другой скажет вам, что отстиранные вами вещи не являются образцом чистоты, и добавит, что есть люди, у которых это получается гораздо лучше. Предположим также, что кто-то намекнет вам, что существует усовершенствованная технология повышения качества чистоты выстиранных предметов одежды, но технология эта хранится в строжайшей тайне.
— Я бы сказала, что мне было бы очень любопытно ознакомиться с этой так называемой усовершенствованной технологией.
— У вас очень позитивное отношение к предмету, Марсия. Это обнадеживает.
— Убей его, Марсия, убей его! — Мукор уже не советует, а требует. — Скорее, постарайся заманить его в кухню, туда, где лежат ножи. Я все знаю: он действительно доктор, и он думает, что ты безумна. Если ты выпустишь его, он вернется с санитарами и смирительной рубашкой. Займись им, пока он не занялся тобой.
Не обращая внимания на заклинания Мукора, я запускаю руку в коробку, стоящую у стиральной машины, и достаю пригоршню порошка. Спокойный, белоснежный и неподвижный, он лежит у меня на ладони; его гигантские моющие силы, его способность создавать хлопья пены до поры до времени спят. Частица великой силы лежит на моей ладони. Я протягиваю руку своему собеседнику. Я хочу, чтобы он прикоснулся к этим скрытным белоснежным хлопьям, но его руки заняты: он все еще держит мои трусики и не знает, куда положить их. Мой приветственный жест остается без ответа. Я собиралась показать этому человеку в костюме то, о чем он понятия не имеет. Я хочу, чтобы он познал вкус силы, силы, способной растворять грязь, отдирать
Я приступаю к повествованию:
— В борьбе за чистоту…
Меня тотчас же перебивают:
— Борьба за чистоту? Скажите, Марсия, вы можете объяснить, в чем значение вашей борьбы за чистоту?
Я так раздражена его бестактными, заданными не вовремя и не к месту вопросами, что готова швырнуть порошок ему в лицо. Не без труда мне удается совладать с эмоциями.
— Ну, хотя бы в том… просто потому, что… я думаю… вот взять хотя бы пыль. Нет, давайте начнем издалека — с мысли. Вы знаете, какова мельчайшая единица мысли? Я — нет, но наверняка эта частичка очень мала. Вряд ли мы способны постичь, из каких крохотных кирпичиков выстроены наши мысли. А когда мы думаем, они парят вокруг, плавают, как… как…
— Как споры, — подсказывает Мукор.
— …как споры. Оставленные без внимания, они притягиваются к грязи, частички грязи слипаются с мыслями, скапливаясь там, где их редко чистят. Потом они начинают гнить и разлагаться. Продуктом разложения человеческих мыслей является зло. Гниение разума рождает чудовищ. Я не слишком далеко отошла от темы вопроса?
— Нет-нет, ваши рассуждения весьма интересны. Продолжайте, пожалуйста.
Я набираю в грудь побольше воздуха, но тут что — то заставляет меня откашляться и подождать с рассуждениями. Во мне вновь начинают шевелиться неясные подозрения. Дело в том, что я замечаю на галстуке представителя Института Белизны то, чего там быть ну никак не должно, — грязное пятно.
— Кстати, а вы знаете, что у вас галстук грязный?
Не придавая моим словам особого значения, он бросает небрежный взгляд на галстук и замечает:
— Неужели? Действительно! А вы, однако, очень наблюдательны.
— Его нельзя стирать в машине. Надеюсь, это вам известно?
— Конечно. Он побледнеет, а то и полиняет. С другой стороны, в отношении галстука я не стал бы полагаться и на химчистку.
Я несколько успокаиваюсь. По крайней мере, азбучные истины ему известны. Может быть, он и вправду из Института?
Еще более глубокий вдох, и:
— С точки зрения ментальной гигиены, произвольные объединения списанных за ненадобностью мыслей могут представлять собой серьезную опасность. В нормальном, правильно функционирующем человеческом мозге имеются миллиарды клеток. Необходимо сопоставимое количество — миллиарды — частичек пыли, чтобы их совокупная мощь смогла приблизиться к порядку сил человеческого мозга. Но люди даже не представляют себе, с какой легкостью в неподметенном углу комнаты накапливаются миллиарды пылинок. Они громоздятся друг на друга, впитывая, сгребая под себя мертвые мысли. Эти рожденные в темноте и грязи мыслительные аппараты выходят с нами на связь, вмешиваются в работу нашего мозга. Их послания — первый знак беды. Слава Богу, я здорова, и мой дом в достаточной мере чист.