Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский
Шрифт:
Приближаясь к границам чернозема, я оставил мою Пифию у Пеласгов, которые жили при разделении путей: одна дорога вела их в Латыны, другая в Словены.
Перебравшись чрез хребет Карпатский, я очутился в садах Одубешти. Какое вино! как слезы Изиды по Озирисе, или, говоря простым языком, истины по боге.
— Евоэ! — вскричал я по-гречески, то есть увы по-русски, — за чем нельзя перенести этот виноградник на берет Смородиновки! Сколько Иванов прославили бы своего патрона Эвана!
Вино подкрепило силы мои после путешествия
Желая скорее возвратиться на родину, намереваясь взять почтовых лошадей, я отправился прямо на станцию. Ди грабе кай! — вскричал я по-молдавански.
— Пожалуйте подорожную, — отвечал мне Капитан де Почт по-русски, тогда как нос его, глаза, усы, одежда, трубка в зубах, доказывали, что он или молдаван, или грек, или по крайней мере римлянин. Вспыльчив от природы, я одним размахом руки сбил с головы его тканую на вате скуфию.
— Вот, тебе и подорожная!
— Как вы смеете драться! — вскричал он, потеряв равновесие и папуши. — Я благородный! Я Калимерос!
— Будь ты хоть Кали-еспера-сас, мне все равно!
— Нет, я не Кали-имера-сас, а Калимерос! Вот извольте посмотреть сами.
И Капитан де-Почт достал из кованого сундука почтовый лист бумаги, на котором было написано:
«C'est enfant est ne d’une des plus illustres tiges; gu’il soid nomme Alexandre Kalimeros».
— Что это значит? — думал я, рассматривая черты Капитана-де-Почт; как он похож на бюст Александра Великого, который я видел в Сирийском храме, а бюст Александра великого похож… о, это должно исследовать!
— Не нужно лошадей! — вскричал я. — Я отправляюсь в глубокую древность, исследовать действительно ли ты Калимерос!
— Заплатите прежде за бесчестье! — вскричал Капитан-де-Почт, догоняя меня…. Но я уже был за тридевять земель в тридесятом царстве.
— И это потомок великого человека! думал я, пробираясь в Македонию; — о! справедлива немецкая пословица, что счастье глюк, а несчастье унглюк!
Боже мой! в пустынях Гетов, Готов, Квадов, Каттов, почти на том же месте, где Филипп Кривой хотел поставить болвана в честь Геркулесу; почти на том же самом месте, где Александр двурогий приносил жертву Тирасу….
Потомок мирно под дерновой кровлей, Живёт да хлеб жует, И тешится лишь зайчьей ловлей, Да залпом пьет, Да ямщиков бранит и бьёт!И История потеряла из вида ветвь благородного древа! — что ж смотрели Трог-Помпей, Юстин, Арриан, Плутарх, Квинт-Курций, Египетский Фараон Птоломей, и Аристовул, и Диодор Сицилийский, и Данишменд Фирдевси, и Магомет Эмир Коандшах, попросту Мирконд, и Хамдаллах сын Абубекров, и Низами Хатези, и Ахмед, и Дахелуй, и Абдалрахман сын Ахмедов, и Абдульфараг, и Саид сын Батриков, и Еврей
Хотя у Александра не было 115 сынов побочных и трех законных, как у Артаксеркса; но у него были дети Александр и Геркулес — законные, и еще один сын… которого утаила История; но Софокл сказал: «Не скрывай ничего, ибо, всевидящее и всевнемлющее время все откроет». Да, прибавлю я «одно время ткет завесу тайны, а другое тлит ее, и как ни одевай Истину, но ей должно же по крайней мере на ночь раздеваться, или хоть раз в век переменить белье».
Таким образом, прошли 22 столетия, во время которых исчезла ветвь Македонского древа. О, это стоит исследовать… лечу!
Глава V
Торопливость никуда не годится: вместо того чтоб размерять полет — и прибыть в древнюю Историю не прежде сражения при Херронее, я занесся ошибкой к осаде крепости Медона. Едва только я приблизился к палатке Филиппа, как услышал его голос, немного охриплый: —Ура! смелым Бог владеет!
Я вмешался в толпу его свиты, последовал за ним к крепости. Одушевлённое войско, как наводнение, готово было хлынуть на стены…. Филипп продолжал кричать: —Ура! смелым Бог владеет! — бубны гремели, трубы ревели… вдруг Филипп вскрикнул отчаянным голосом:
— Ах, ты Пан Боже! проклятый Эллин, сделал меня на век кривым!
И действительно…. Вообразите, себе ужас всех окружающих Филиппа: стрела неприятельская попала ему не в бровь, а прямо в глаз— в правый глаз.
Не смотря на жесточайшую боль, Филипп сам дошел до своей палатки, — придерживая, как говорит История, обеими руками враждебную стрелу.
Явился врач Критовул.
— Ничего, Государь, ничего, — говорил он, вынимая стрелу из глаза — не бойтесь!
— Как ничего! — вскричал с сердцем Филипп — ничего! остаться с одним глазом во лбу!
— Ничего! продолжал хладнокровно Критовул, — потому что для зрения необходим только один глаз; другой же глаз дан от природы на всякий случай, на пример на подобный случай. В доказательство же я могу представить, Государь, то, что когда стрелок хочет вернее наметить в цель, то один глаз он уничтожает прищуриванием, — и, следовательно, один глаз у человека лишний. Вселенная также имеет одно око; да и целый народ Аримаспы одарены от природы только одним глазом.
— Но вероятно по средине лба? — сказал Филипп.
— Не думаю, отвечал Критовул; сердце одно у человека, но оно с левой стороны; следовательно, и глаз должен быть с левой, как теперь у вашей Светлости.
— Но это безобразит лицо, братец! вскричал Филипп с сердцем.
— Стоит только накатить локоны на всю правую сторону лица, отвечал Критовул.
— Мы все, Государь, в подражание вам, закроем локонами правый глаз, прибавил Клидим, один из придворных.
И наклейте пластырь? — спросил Филипп, устремив левый глаз на придворного.