Предначертание прошлаго
Шрифт:
Настоящего сказочника
никто не видел
– Ну, что? Опять в Арзамас?
– Нет. Сегодня не хочу в Арзамас.
– Куда поедешь, сынок?
– Плюша где?
– Пушнарик за тобой. Ты же скомкал одеяло, а он там тебя давно уже ждал.
– В Арзамас не поеду. А пое-едууу…
– Куда?
– В Нижний не хочу, не буду. В Арзамас не хочу, не буду. В Муром не хочу…
– Куда поедешь?
– А ты куда?
– А мне сегодня и здесь хорошо.
– Ты на верхней полке лежишь, папа?
– Нет, сегодня я на матриссе еду, а там полок не бывает.
– Куда едешь? В сказку?
– Наверное…
– А где
– Да сказка-то может быть где-то рядом. Порою за ней и ехать-то никуда не надо.
– Не надо? А я поехал бы.
– Ты поезжай.
– А сказочники настоящие они кто?
– В каком смысле? Просто сказочники.
– Люди?
– Конечно люди, такие же как и мы. Только у них, наверное, чаще, чем у нас бывают разные идЭи.
– ИдЭ-Эии…
– Вот-вот, засыпай. Это для тебя сейчас основная идея.
– А мне Плюша вчера такую сказку рассказал.
– Какую сказку.
– Ну, про паровоз.
– У тебя, если внимательно посмотреть, все сказки про паровоз.
– Нет, там особенный паровоз был.
– Приснился что-ли паровоз?
– Мне Плюша рассказал.
– Пушнарик рассказал? Что он рассказал?
– Про паровоз. Там есть паровоз. Он сам сказки рассказывает.
– Паровоз сказки рассказывает. Мультик значит.
– Нет не мультик. Мне Пушнарик рассказал.
– Ну и где же этот паровоз?
– Не знаю. Мне Пушнарик не рассказал.
– А вот ты ложись засыпай. Он тебе расскажет, где этот паровоз.
– В депо. В старом депо.
– И что там, в этом депо?
– Паровоз. Он сказки рассказывает.
– Я уже сплю.
– Папа! А мы найдём этот паровоз?
– Что?
– Мы найдём этот паровоз, который сказки рассказывает?
– Где?
– В депо. Он в депо. Так Пушнарик сказал.
– Хорошо. В выходные пойдём посмотрим, что там за депо.
– В выходные?
– В выходные. Депо же за городом и нужно время, чтобы добраться туда.
– В выходные пойдём посмотрим?
– Угу.
– В выходные пойдём посмотрим!
– …
– Папа! Ты уже в сказке?
– Да, сынок. Я уже в сказке.
Заброшенное депо
Этот город некогда был не таким, как теперь. В этом городе была узловая железнодорожная станция. А чем отличалась она от остальных? Здесь менялись бригады машинистов. Здесь было большое депо. Здесь не только чинили паровозы, но и делали их. Это было давно и теперь ничего этого нет. Бригады здесь теперь не меняются. Поезда здесь теперь не делают и даже не обслуживают. Более того, не все из них проходящие и останавливаются здесь. Ничего не напоминает о былых временах, а прошло ведь не много – каких-то сто лет.
Впрочем, что-то напоминает. Да, старое бывшее депо на окраине. Нет, за городом. Место совершенно заброшенное, никому не пригодившееся. Может быть и вправду туда сходить посмотреть в порядке воскресной экскурсии. Кто его знает, видимое через сто лет станет осязаемым или, наоборот, представляемое с трудом станет видимым.
И в следующий выходной мы пришли сюда. Конечная остановка автобуса и десять минут пешком. Это точно – здесь не ступала нога человека. Давно не ступала. Лет десять, наверное, или двадцать. Нет, пол века не ступала. Меня самого ещё не было. Как полезно порою почитать какую-нибудь местную историю, какое-нибудь местное краеведение покопать. А вот тут оно прямо-таки живое пред тобою, временем будто-бы не тронутое. Чудеса? Чудеса, да и только. Так говоришь, Пушнарик тебе
Мы шли затаив дыхание по ангарам заброшенного депо и слышали, как в груди у нас колотятся наши сердца. Хорошо, что цифровичишко я не забыл, как всегда с собою прихватил. Кому покажешь эти кадры, когда сделаны? Не поверят, что сейчас; скажут давно.
– Папа! Нашёл!!!
– Сынок?
– Нашёёёёл!!!
– Не отходи далеко!
– Да иди же сюда скорей! Вот он! Старый ПА-РО-ВОЗ…
И я стоял в растерянности. Я пришёл сюда ради сына, лишь ради любопытства человеческого. И тогда я понял, что сказки на самом деле бывают настоящие. Да-да. Бывают сказки книжные, а бывают самые настоящие. И вот он – стоит. Стоит перед нами трёхосник. Господи! Кто же забыл его здесь? Кто оставил его? Я не знаю. В глубине заброшенного депо стоял самый настоящий паровоз. Нет. Это был не простой паровоз. Я плохо разбираюсь в паровозах. Наверное мой сынок больше меня в них толк понимает. Но этот я бы узнал из сотни других. Этот у меня на старой фотографии представлен. Представлен во всей красе. Мирный труженик, подъезжающий (или отправляющийся) к станции. Пыхтящий, отдувающийся, но не устающий. А вот и люди выглядывают из окон. А вот и машинист. А вот и логотип фотографа. Не на этом ли паровозе приехал ты в этот город, незабвенный Николай Николаевич, чтобы открыть здесь фотографию. И конечно же железный друг, верный труженик прошлой России, доставил тебя до места. И конечно же ты забыл про него. Пусть не в этот раз, а потом, но пришёл сюда снова, на вокзал, пришёл с фотоаппаратом и сделал снимок, ставший легендой для нас, для моего теперь уже поколения.
И пора было уже возвращаться и не хотелось. Сказка была здесь. Для сына и для меня тоже. Живая сказка. И ничего другого в тот миг не хотелось, не желалось. Мы были счастливы.
Но возвращаться нужно было и мы решили придти сюда снова на следующий выходной. Этих первых впечатлений было предостаточно.
– Папа! Ты отправляешься в сказку?
– Да что ты, сынок! Какая сказка? Сказку мы сегодня своими собственными глазами видели.
– И ещё увидим!
– И ещё увидим, непременно.
Следующее воскресенье
И в следующее воскресенье мы были здесь же. И что же мы видим? Мы видим, что паровоз наш будто бы не на прежнем месте. Не то, чтобы очень для глаза заметно, но мыслию закравшеюся очевидно.
И теперь мы были в другой одежде – попроще, чтобы можно было лазить. И вот, мы приблизились. И вот, мы залезли. Да, мы оказались внутри. Но будто бы кто-то невидимый сам пригласил нас к себе. Я смотрел на рычаги и приборы. Простые рычаги и приборы. Это были достаточно древние рычаги и приборы. Наверное их нельзя было и назвать «рычаги и приборы». Но я не знал настоящего названия их и просто смотрел. Мы вдвоём смотрели.
И вдруг этот невидимый, который будто бы сам пригласил нас к себе, тихо сказал:
– Можете потрогать всё это. Не бойтесь, дотроньтесь до меня.
И в этом голосе, в этой интонации я уловил тоску одиночества и забвения. Это был истосковавшийся голос по человеческим рукам, кому верой и правдой служил он. Весь без остатка отдавал себя.
Мы не содрогнулись. Я, взрослый человек, не содрогнулся. Но я понимал, что это не сон. Мой же сынок чувствовал себя здесь главным. Уж он-то понимал, где он находится. Или в чём. Он находился в сказке, поэтому ничего удивительного для него здесь не было. И ему не нужно было приходить в себя, как мне. Не нужно было думать о том, что сказать.