Предначертание
Шрифт:
«Пока они стоят на страже, никто не проберется внутрь, – подумала Ханна. – Я могу спать совершенно спокойно».
Она уже почти повернулась, чтобы зайти внутрь, как вдруг услышала скрежет. Этот звук раздался над ее головой, со стороны крыши. Ханна взглянула вверх и… о ужас!
С крыши свисала летучая мышь.
Летучая мышь.
Огромная летучая мышь. Ее тело окутывали кожистые черные крылья, а маленькие красные глазки блестели, отражая свет. В голове Ханны заметались отрывочные дикие мысли.
«Может, это украшение?.. Нет же, идиотка,
Но она понимала, что все это чушь. И когда прошел первый миг оцепенения, она сделала вдох, чтобы позвать на помощь. Но не смогла уже издать ни звука. Внезапно с шумом раскрывающегося зонтика летучая мышь расправила свои черные крылья… их размах был огромен.
И в этот же момент Ханну, будто молнией, ударила ослепляющая волна чистой мысленной энергии. Перед глазами у нее вспыхнули звезды, и все исчезло во тьме.
Боль…
«Моя голова, – с трудом подумала Ханна. – И спина».
На самом деле у нее болело все. И она ослепла… или ее глаза были закрыты. Она попыталась открыть их, но ничего не изменилось. Она ощущала себя слепой и видела только одно – темноту. Полную, абсолютную темноту.
Ханна теперь понимала, что прежде никогда не видела настоящей тьмы. В ее спальне ночью всегда был рассеянный свет – он проникал в комнату сверху из-под занавесок. А на улице всегда светила луна или звезды; если же был туман, то сквозь него, хоть и слабо, просвечивали уличные огни.
А сейчас все было иначе. Сейчас ее окружала сплошная тьма. Ханне казалось, что она давит на нее, наваливаясь на тело. И как бы широко она ни пыталась открыть глаза, как бы пристально ни всматривалась, в этой темноте не было видно ни малейшего просвета.
«Только без паники!» – приказала она себе.
Но не паниковать было трудно. Ханна боролась с охватившим ее инстинктивным страхом темноты, врезавшимся в мозг еще со времен каменного века. В абсолютной темноте паникуют все.
«Просто дыши, – твердо приказала она себе. – Дыши. Вот так. Нужно выбраться отсюда. Делай все по порядку… Я не ранена?»
В этом она не была уверена. Чтобы ощутить свое тело, Ханне пришлось снова закрыть глаза. Она поняла, что сидит, сжавшись в комок, будто защищаясь от темноты.
«Ладно. Не думаю, что я ранена. Теперь нужно попробовать встать. Только очень медленно».
Но сейчас она испытала действительно настоящий шок. Встать она не могла. Просто не могла.
У нее не двигались ни руки, ни ноги. И когда она попыталась приподняться, всего лишь немного изменить положение тела, что-то впилось в бок, не давая даже пошевелиться.
С нарастающим ужасом Ханна все же смогла согнуть руку и притронуться к своей талии. Ее пальцы нащупали грубую веревку.
«Я связана! Связана…»
Ее спина прикасалась к чему-то твердому. Дерево? Ханна торопливо прикоснулась к нему рукой. Нет, не дерево… Слишком гладкое. Что-то высокое, прямоугольное. Какой-то столб…
Ханна была прочно привязана к столбу.
Похоже, это была очень крепкая, очень грубая веревка. Ханна уже поняла, что ей не удастся ослабить ее или развязать. Столб, кажется, тоже был очень крепким. А земля, на которой сидела Ханна, – грязной и каменистой.
«Я здесь одна, – медленно думала Ханна. Она слышала собственное тяжелое дыхание. – Я здесь совсем одна… в темноте… и я связана. Я не могу пошевелиться. Я не могу отсюда выбраться. Это Майя затащила меня сюда. Она бросила меня умирать здесь в темноте».
И тут Ханна просто утратила над собой контроль. Она стала звать на помощь, но лишь слышала, как ее голос отдавался эхом. Она тянула и крутила веревку пальцами, пока они не начали кровоточить. Она металась из стороны в сторону, пытаясь ослабить веревку или расшатать столб, пока боль в пояснице не заставила ее прекратить эти попытки. И наконец, поддавшись бешено нарастающему внутреннему страху, она громко зарыдала.
Первый раз в жизни она чувствовала себя такой одинокой и покинутой.
Наконец она выплакалась. И, всхлипнув напоследок, обнаружила, что еще в состоянии немного соображать.
«Послушай. Возьми себя в руки. Ты должна сама помочь себе, потому что никто за тебя этого не сделает».
Это звучал не хладнокровный внутренний голос и даже не тот, второй, кристально чистый голос – это был голос рассудка самой Ханны. Она приняла все свои прошлые сущности и весь их опыт и теперь чувствовала, что должна воспользоваться их мудростью.
«Ладно, – мрачно подумала она. – Больше никаких слез. Думай. Что ты можешь сказать о своем положении?
Я нахожусь в закрытом помещении. Я знаю это потому, что здесь совсем нет света, а мой голос отдается эхом. Значит, я нахожусь в большой… комнате. Здесь очень высокий потолок. И каменный пол. Хорошо. Так, ты слышишь еще что-нибудь?»
Ханна прислушалась. В тишине, окружавшей ее, было трудно сосредоточиться: ее собственное дыхание и стук сердца казались ужасно громкими. Она чувствовала, как предельно напряглись ее нервы… но продолжала, не обращая ни на что внимания, изо всех сил вслушиваться в темноту.
И она услышала… Откуда-то издалека доносился звук, похожий на медленно капающую воду из крана.
«Что за черт? Я нахожусь в большой темной комнате с каменным полом и протекающим водопроводным краном… Заткнись. Не расслабляйся. Что ты ощущаешь?»
Ханна принюхалась. Но ничего не вышло, и тогда она сделала глубокий вдох носом, не обращая внимания на боль от врезавшихся в тело веревок.
«Здесь пахнет плесенью. И сыростью. Здесь пахнет сыростью и холодом».
И действительно, здесь было холодно. Прежде, охваченная паникой, Ханна не ощущала этого, но сейчас ее пальцы заледенели, а руки и ноги застыли.