Предназначение
Шрифт:
– Как тебя зовут? – спросила Ленка, даже не сказав «спасибо».
– Ида.
И Ленка тут же умчалась на урок.
После уроков Ленка скакала на одной ножке рядом с Идой, пока та шла к ожидавшей её гувернантке с водителем, и орала во всё горло:
– Идка – гнидка! Идка – гнидка!
Что такое «гнидка», Ида понятия не имела, но ей было до глубины души обидно, она чувствовала в этом слове какое-то омерзительное значение. Гувернантка отогнала Ленку, а дома рассказала тётке о случившемся. Тётка тут же позвонила нужному человеку, и Ленка на следующий день не пришла в школу. И вообще
Потом правда была ещё несчастная любовь, уже в юности, но о ней повспоминать Ида не успела, потому что за окном забрезжил рассвет и в доме началось движение.
После раннего завтрака Дашу с Идой отправили в тайгу с тяжёлыми рюкзаками за плечами и двумя корзинами для клюквы. На головах у них были пчеловодческие маски. Ида с ними никогда не сталкивалась, видела пару раз на картинке в энциклопедии.
– Этот аксессуар зачем? – удивилась она.
– Хоть сысуар, хоть не сысуар, – передразнила её Даша. – Чё б мошка не жрала. Её там в тайге полно.
А ещё у Даши на плече висело гладкоствольное ружьё.
– Двенадцатикалибровка, с тяжёлой свинцовой пулей, – с гордостью сказала она, – Васька доверяет.
Иде это ни о чём не говорило.
– Ты мне лучше скажи, какие деревни вокруг есть? Как они называются? – наклонилась вперёд под тяжестью рюкзака Ида.
– Дык хрен его знает… мне никто не говорил, меня никуда и не пущают окромя тайги. А злеся я никого и не встречала ни разу.
Ида впервые в жизни шла в тайгу, она мечтала наконец-то очутиться подальше от серого барака, обдумать своё положение и посмотреть, может быть, из тайги найдётся какой-то выход, через который можно будет сбежать. Не замечая дороги, Ида споткнулась об торчащий из земли корень сосны и упала. Корзина выкатилась из рук, тяжёлый рюкзак завалил на бок.
– Ты чё под ноги не смотришь, девчуля? Думаешь, как утекать? – слово угадав её мысли, спросила Даша. – Не думай, не уйдёшь. Небось в тайге на медведя набредёшь, сожрёт сразу, а здеся ничё, Наташка кормит, правда злая бывает, стерва, ну и так ничё, лучше, чем по тайге пулькать. Там хорошо, где нас нет.
– Ты-то как сюда попала? – встала с трудом Ида, отряхивалась от налипшего мха.
– Как-как? Сама не знамо как. Ты фильм смотрела про руку с бриллиантами? Вот и я так: упала, очухалась, гипс. Я ж бомжиха бывшая. Ночью шаталась по городу, бухнула немного перед этим, с кем не бывает, кто-то по башке дал, очухалась уже здеся.
– Да они преступники, их в тюрьму надо, – возмутилась Ида.
– В тюрьму, не в тюрьму, никто их не засадит, у них и искать нас не будут. Ты поди-кась одна жила, и я одна, кто нас вспомнит?
– Чернышевский больше двадцати лет отбывал наказание только за политические убеждения, а этих за кражу людей никто не сажает, если бы не этот чёрный, я бы дома жила.
– Хоть чёрный, хоть не чёрный, ты с ума-то не сходи, по башке крепко поди-кась дали, каких-то зеков вспоминает.
– Я не про зеков, Даша, про порядочных людей.
– А чё он человек с большой буквы? Сымаю шляпу тогда, – шаркнула сапогом по траве та.
– Откуда ты столько фразеологизмов знаешь, Дарья?
– А
Ида улыбнулась, замолчала и стала оглядывать местность. Вокруг была тёмная непроницаемая тайга. Ида раньше думала, что в тайге всё идеально: трава, цветы, птицы, но теперь она увидела всю неприятность таёжных зарослей. Ноги в резиновых сапогах наполовину погружались в мягкий противный мох или скользили по упругой хвое. Постоянно приходилось перешагивать через сломанные кусты и поваленные сухие деревья. Еловые лапы били по лицу. Рюкзак давил плечи. Небо разорванными синими клочьями проскальзывало сквозь густые вершины сосен и пихт.
– Когда это только закончится? А ещё и назад идти, – в отчаянии морщилась от боли Ида.
– Гляди-кась, вона оно, болото! – указала вперёд Даша. – Завтра иль послезавтра к нему вернёмся, как масть пойдёт, а щас дальше, ещё километра три, не ной.
– Мы ещё и ночевать здесь будем? – ужаснулась Ида.
– А ты думала, что мы в бирюльки пришли сюда играть? – улыбнулась Даша жёлтыми зубами от бодровского самосада.
Наконец, тайга расступилась. Ида увидела небольшую расчищенную от кустарника и мха поляну, на которой стояла невысокая избушка с одним окном. Даша уверенно распахнула дверь и скинула рюкзак на затоптанный, никогда не крашенный пол, сколоченный из грубых неотёсанных досок.
– Кидай, – скомандовала она Иде.
Ида сбросила рюкзак, потёрла затёкшие плечи, огляделась. Внутри избушки в полуметре от пола были прибиты широкие нары, заменяющие кровать. У окна разместились стол, пара стульев. Справа от двери находилась железная печка, на которой стояли закопченный чайник и несколько потерявших цвет кружек.
– Продукты принесли для охотников, – без лишних слов сказала Даша. – Сёдня мы, завтра – кто-нидь другой. Человек человеку друг, товарищ и брат.
– Не в службу, а в дружбу, разложи продукты по полкам, а я пока-месь пойду осмотрюсь, – хлопнула дверью Даша, вскинув на плечо ружьё.
Даши долго не было. Уже стало смеркаться, в избушке потемнело. Вслушиваясь в сумрак тишины, Ида бесцельно сидела на нарах. Ей стало не по себе. По спине забегали мурашки, страшно было даже пошевелиться. Вдруг эту тишину пронзил глухой рёв, похожий на глубокое мычание, затем раздался резкий звук выстрела, потом ещё одного и ещё, и ещё. Вскоре дверь резко распахнулась. На пороге показалась Даша с окровавленными руками. Ида с ужасом наблюдала за ней: кто её знает, эту Дашу? Та схватила нож и выбежала снова, не обратив внимания на испуганную Иду. Через пару часов Даша вновь появилась в дверях.
– Повезло, сохатый попался. Самец. Самок искал. Часа три его выслеживала. Сёдня спим здесь. Завтра ещё много работы. Чё сидишь? Хоть бы чай вскипятила.
– Я не умею, – стала оправдываться Ида, – прости, Даш!
– Хоть умею, хоть не умею. Семи пядей во лбу, а толку от тебя ноль в тайге. – Даша стала забивать сухими мелкими поленьями печку. – Надо сказать Ваське, чтоб продал тебя замуж, – обнажила она в улыбке жёлтые зубы.
– Нет, пожалуйста, нет! – испугалась Ида. – Я всему научусь.