Предназначенная для крылатого лорда
Шрифт:
— Полагаете, ваши извинения что-то изменят? — отняла руки от лица и устало посмотрела на него. — Я не смогу спокойно смотреть на то, что творится в вашем клане. То, как обращаются с другими женщинами. Знать, что мое особое положение тоже не продлится долго. Лишь до того момента, пока вам не наскучит новая игрушка. Как я смогу строить с вами нормальные отношения? Да вы вообще знаете, что это такое?! Как по мне, наши с инваргами представления об этом сильно отличаются!
— Тут ты права, — криво усмехнулся Алестер, усаживаясь в кресло напротив.
Похоже, был настроен на долгий разговор. И на что только рассчитывает? Что какие-то его доводы смогут заставить посмотреть на все иначе?
Факт остается фактом. Он привык к потребительскому отношению к женщинам. Они для него — хрупкие и недолговечные
Есть только его воля. Все прочее — не имеет значения.
Да инварги ко всем людям относятся так же! Считают, что существа, которые истлеют прахом, в то время как они сами будут жить еще много столетий спустя, не заслуживают такого же отношения, как их сородичи.
Они нас даже не уважают! Просто мирятся, как с неизбежным злом, и используют в своих целях.
Впрочем, император делает с ними то же самое. Сотворил из инваргов заслон от враждебных рас и держит на цепи, как псов, помахивая перед носом косточкой — «предназначенными». Пока инварги погибают на границах и пытаются выжить, люди живут припеваючи, спокойно относясь к тому, чтобы отдавать часть своих дочерей. Так чем мы лучше? И почему должны требовать особого отношения?
Эти мысли обескуражили. Впервые посмотрела на ситуацию еще и глазами инваргов. И все же оправдать те зверства, которые они творят с «предназначенными» — невинными жертвами что своих, что чужих — не могла.
— Хочешь знать, почему я настолько безжалостен с женщинами? — прервал мои размышления задумчивый голос Алестера. — Ни с кем еще этим не делился. Но впервые хочу, чтобы кто-то меня понял. Можешь считать это моим извинением за то, что произошло вчера. Я и правда заигрался. Оскорбить и унизить тебя в мои планы не входило.
Я недоверчиво скривилась, но кивнула.
— Сомневаюсь, что смогу вас понять до конца, но все-таки готова выслушать.
— Ты права. Вряд ли поймешь, — невесело усмехнулся Алестер. — Начну, пожалуй, с того, что когда был жив мой отец — прошлый глава гнезда Даргонов, к «предназначенным» относились у нас иначе. Их холили и лелеяли. Считали самым ценным достоянием. Чтобы получить доступ к телу кого-то из тех женщин, мужчинам моего гнезда приходилось из кожи вон лезть. Доказывать, что они лучшие. Отец неплохо играл на этом, используя близость с «предназначенными» в качестве поощрения за хорошую службу. Я сам относился к этим женщинам чуть ли не с благоговением. В те моменты, когда удавалось заслужить близость с ними, из кожи вон лез, лишь бы оставить после себя хорошее впечатление. Ведь если понравишься «предназначенной», она может пожелать и уступить тебе просто так. Без повеления лорда. Это тоже не возбранялось, хотя и не разрешалось делать часто. Женщины охотно пользовались своим привилегированным положением. Веревки из нас вили. И что в итоге?! Отец жестоко поплатился за столь трепетное отношение к этим тварям!
О чем он говорит? Я нахмурилась. Но Алестер даже не заметил этого. Настолько погрузился в воспоминания, что казалось, забыл о моем присутствии.
— Знаешь, чему на самом деле учат в пансионе для «предназначенных»? — жестко усмехнулся он, на миг вскидывая на меня глаза и показывая, что вовсе даже не забыл.
Я невольно содрогнулась — столько ненависти в них светилось.
— Каждая из этих девок в один прекрасный момент может всадить тебе нож в спину! Преданы они вовсе не хозяину, а императору. Им с малых лет внушают, что если придется, обязаны исполнить любой его приказ. Полагаешь, та же Агнесса — невинная овечка, которая покорно примет все, что выпадет на ее долю по воле лорда? В какой-то мере, да, примет. Но не потому, что и правда предана мне. По воле императора она обязана оставаться в выбранном для нее гнезде. Быть послушной воле лорда до того момента, пока от нее не потребуют обратного. Так произошло и с той шлюшкой, что была любимицей отца! Ее звали Доротея. Красивая тварь! Черные волосы, зеленые глаза. Фигура, от которой у мужиков сразу слюнки текут. Отец с нее пылинки сдувал и никому не позволял касаться. Оставил только для себя. И как я был поражен и горд, когда такая женщина обратила внимание на меня — вовсе не самого сильного и влиятельного эрта. Она украдкой приходила ко мне, когда отец куда-то отлучался.
Я потрясенно округлила глаза.
— Но зачем?
— Зачем? — Алестер раздвинул губы в улыбке, от которой у меня мороз пошел по коже. — Отец отказался делать для императора то, что сейчас делаю я. Поддерживать в нем долгую жизнь. Он вообще считал, что инварги не обязаны служить людям больше, чем значится в давних договоренностях. Защищать границы в обмен на «предназначенных» — сколько угодно. Но не больше! Артефакты, конечно, продавал — это ведь шло на пользу клану. Но отцу было плевать, кто будет сидеть на человеческом троне. На Норберта Саргара в том числе. Того же это не устроило. И он через своих шпионов в гнезде Даргонов отдал приказ одной из своих марионеток. Бердон Даргон должен умереть. Император надеялся, что его преемник окажется посговорчивее. Доротея идеально выполнила поручение. Еще и явно рассчитывала занять при будущем лорде то положение, которое занимала при покойном. Мои жалкие попытки оправдаться никто и слушать не стал! Доказательства ведь налицо. Мотив. Орудие убийства, спрятанное среди моих вещей. Показания Доротеи. О, эти твари, что выходят из пансиона — настоящие лицедейки! Играют так, что поневоле проникаешься! Не все, конечно. Но тем, кто похуже, и не поручают таких важных заданий. Доротея наверняка была одной из лучших! — с неприязнью процедил он. — Свою роль сыграла идеально!
— И что по вашим законам полагается за такое преступление? — глухо спросила.
— Позорная смерть. Сначала суд на Совете лордов* (примечание: Совет лордов — орган управления у инваргов. Состоит из лордов всех кланов). Потом приговор и его исполнение. В данном случае меня должны были привязать к позорному столбу. Каждый инварг моего гнезда обязан был ударить меня плетью. В моем случае это почти триста ударов! После чего преступника оставляют вот так, не оказывая никакой помощи, пока сам не подохнет от ран, жажды и голода. А учитывая, что инварги весьма живучи, это может длиться несколько дней.
— Как же вы выжили? — с ужасом воскликнула.
— Мне удалось избежать этой участи, — пояснил Алестер уже более ровным тоном. Он откинулся на спинку кресла и задумчиво забарабанил пальцами по подлокотникам. — Можно считать это не иначе как чудом или личным вмешательством Крылатой Матери* (примечание: Крылатая Мать — богиня-прародительница, в которую верят инварги. Ее муж Карающий Воин — помогает ей во всех делах и наказывает оступившихся. После смерти тем, кого не счел достойными оказаться в Небесном Гнезде, отрезает крылья и сбрасывает в Бездну). Перед тем как отправить меня на суд Совета, нужно было выбрать нового лорда. Ведь решать участь такого преступника должны представители всех кланов. Знаешь, как проходит этот ритуал у инваргов?
— Слышала, — кивнула в ответ. — Медальон сам выбирает преемника.
— Именно так! — глаза Алестера сверкнули. — Каково же было удивление эртов, когда ни на одного из них источник силы не отреагировал. И вот тогда вспомнили обо мне, томящемся пока в темнице! Разумеется, если бы медальон не откликнулся на меня, ничего бы не изменилось. Все равно как-то бы вышли из положения. В крайнем случае, создали временный совет эртов, который правил бы гнездом до появления достойного лорда. Но по закону ритуал считался незавершенным, пока абсолютно все эрты не попробуют свои силы.
— И медальон среагировал на вас? — задала глупый вопрос. Учитывая, что символ власти сейчас сверкает на его груди, это и так понятно.
Но Алестер с явным удовольствием ответил:
— Верно! И уже одно это давало понять, что в преступлении, в котором меня обвинили, я невиновен. Будь это иначе, источник не посчитал бы достойным такой чести. Тот, кто поднял руку на лорда, никогда не сможет стать его преемником. Кстати, именно поэтому ни один эрт, даже самый честолюбивый, на подобное не решится. Лорд твоего гнезда неприкосновенен. Никому не хочется стать отверженным при жизни и после смерти. С того момента, как медальон в моих руках загорелся светом, все обвинения с меня были сняты.