Предновогодние хлопоты

Бахтин Игорь

Многолетний стаж общения с героином непременно оставляет свой отпечаток на человеке. Люди без поддержки близких, из необеспеченных семей в короткие сроки могут стать маргиналами, отдавая свою волю и жизнь наркотику, становясь его рабами. Максиму же, несмотря на немалый наркотический стаж, оставаясь в своём гнилом кругу, «болея» и живя общими интересами с коллегами по несчастью, удавалось не скатиться до уровня Эдика и Ланы. Он не растерял способности размышлять, пытался в общении с людьми выглядеть пристойно, и это у него получалось, хотя опытный глаз по многим внешним признакам легко был способен определить его «болезнь».

До четвёртого класса он был круглым отличником и страстным

книгочеем. По окончании четвёртого класса в летние каникулы, он зачарованно «проглотил» несколько толстых книг среди них «Всадник без головы», «Два капитана», несколько книг Жюля Верна. Эта привычка к чтению, основательно привитая ему матерью в детские годы, не пропала и после, когда он ступил на смертельный путь. Он по-прежнему любил читать, мог размышлять о прочитанном, причём правильно оценивал идею, смыслы, отличал хорошую литературу от пустой и «левой». С удовольствием мог в определённых обстоятельствах полезно «рисануться» знаниями, умело бравировать ими и это часто помогало ему в сложных ситуациях.

Жизнь среди людей вынуждает наркомана хотя бы по «вершкам» быть в курсе событий в мире и обществе, уметь поддерживать разговор, входить в доверительные отношения с людьми, вести себя так, чтобы не «проколоться». Этого наркоман всегда боится, хотя напускает на себя независимый и здравый вид.

В отличие от многих своих коллег, Максиму не составляло труда поддерживать вполне здравый разговор с незнакомыми людьми на многие темы. Он интересовался жизнью города, слушал музыку и продолжал читать. Читал он много и всё, что попадалось под руку. В грязных квартирах, в которых ему приходилось коротать время с «коллегами», он находил какую-нибудь книгу и погружался в неё, забыв обо всём происходящим рядом с ним. Но это происходило с ним только тогда, когда было «лекарство», без него он становился другим человеком. В критические дни, в отсутствии наркотика, ему было не до чтения, наркотик был ключом, открывающим ему дверь к другим мирам, под ним раскрывались и расширялись горизонты, обложенные чёрными тучами реального мира. Горизонты эти были иллюзорны, но они стали его прибежищем, домом, за дверью которого был калейдоскопически меняющийся, всегда неожиданный, никогда не повторяющийся, бездонный и магнетический мир грёз.

Его нынешние товарищи по несчастью Эдик и Лана, уже давно вели растительный образ существования, в команде он был непререкаемым лидером. Держал он их в крепкой узде, полностью подмяв под себя. Его раздутое самомнение требовало власти, и он её жёстко установил. К Эдику он давно испытывал презрение, временами ненависть, Лана в его глазах была недоразвитым, потерянным и жалким существом.

– – —

Пока он сидел и размышлял, сигареты были выкурены. Машинально комкая пустую пачку, он неожиданно вспомнил, что когда он мальчишкой начинал курить, то прятал сигареты в «продухах» – вентиляционных отверстиях подвалов дома, в котором жил, и эти его схроны никем и ни разу не были обнаружены. «Вот и временное решение из далёкого детства», – прошептал он, вставая со скамьи.

Долго искать место для тайника ему не пришлось. На цоколе дома, напротив детского сада, он увидел искомые вентиляционные отверстия. Присев у одного из них, он поднял валяющийся рядом силикатный кирпич и сунул его внутрь. Кирпич, будто кто-то рассчитал его размер, лёг точно в отверстие. Он протолкнул его в глубину, сунул руку в отверстие, нащупал кирпич и пробормотал: «Почти банковская ячейка». Достав из кармана пачку долларов, озираясь, дрожащими руками он пересчитал деньги. Тридцать тысяч долларов! Таких денег ему никогда не доводилось держать в руках. В куртке у него был полиэтиленовый пакет, в него он замотал доллары. Воровато оглядываясь,

он вложил пакет в отверстие и закрыл его ещё одним куском кирпича. После он пересчитал российские деньги. Пятьдесят восемь тысяч новенькими купюрами по пятьсот рублей и несколько сотенных купюр с пятидесятками подняли настроение. Три тысячи, и сотни с пятидесятками, он отложил на всякий «пожарный», в задний карман джинсов. Оставшиеся деньги спрятал во внутренний карман куртки, закрывающийся на замок, с тоской думая о том, что и эти деньги будет обидно потерять, если, что-то пойдёт по плохому сценарию, но всё же лучше потерять меньшее, чем всё.

Неожиданно его охватил липкий страх и гнетущее сомнение в том, что он поступает правильно. Он заколебался. Стал успокаивать себя тем, что вероятность обнаружить его схрон мизерна. «Кому это нужно, бродить в мороз вокруг дома и заглядывать в отверстия фундамента?» – думал он, но никак не мог уйти от своего тайника. Сомнение в правильности своих действий совсем его не покидало. Он мёрз, устал, сильно болел бок, ему остро требовалась «поправка» и он пытался убедить себя в том, что сможет придумать более надёжный способ уберечь деньги после того, как «поправиться» и отдохнёт.

Ну, а пока, другого выхода он не видел: встреча с милицией ничего хорошего ему не обещала, его вид в нынешнем его состоянии, даже без проверки исколотых рук и ног, кричал о его амплуа. Он подошёл к торцу дома, запомнил номер, огляделся и двинулся к шоссе.

Посыпал мелкий и частый снег. «Это хорошо. Заметёт следы», – прошептал он, оглядываясь. Его потрясывало от холода, думая о завтрашнем дне решил, что первым делом обязан обезопасить себя и улучшить свой облик, съездить на рынок и приодеться. Купить кожаную утеплённую куртку, хорошие ботинки, свитер и шапку с ушами, дезодорант, а после уже спокойно проехать с ревизией к своей «банковской ячейке».

События последнего получаса немного его отвлекли от ломки, но когда он вышел на шоссе, его опять стало крутить. Холодный ветер забирался под тонкую куртку, он мёрз, ныло колено, опять зачесалось лицо, дышалось тяжело, сердце куда-то периодически укатывалось.

Нина Фёдоровна Чернова

Нина Фёдоровна не могла заснуть. Давление прыгало, не помогали ни корвалол, ни таблетки пустырника, ни папазол с дибазолом. Не спал и старенький пёс, спаниель по кличке Ушастик. Лёжа на коврике у дивана, на котором маялась его хозяйка, он поглядывал на неё грустными добрыми глазами, будто что-то хотел ей сказать.

Нина Фёдоровна тяжело опустила ноги на ковёр, пёс приподнял голову.

– Сейчас пройдёмся с тобой, может, тогда и сон нагуляем, дружочек, – сказала она собаке. – Ночка морозная, снежок тихий сыплет, самое время нам с тобой прогуляться, Ушастик. Глотнём кислорода, ночью это в нашем стольном граде ещё возможно. Господи, как же хочется дожить до лета, окунуться в зелёную тишину леса, вдохнуть аромат флоксов и шиповника! Доживу ли? Как думаешь, Ушастик, доживём?

Пёс встал и завилял хвостом.

Нина Фёдоровна не стала переодеваться, она только надела шерстяные гамаши, а поверх тёплого халата накинула стёганое пальто. Надев сапоги, шарф и шапку, она сказала нетерпеливо поскуливающему псу:

– Пойдём, старичок ты мой милый.

Как только они вышли из подъезда, пёс, отбежав к углу дома, и справив нужду, принюхиваясь, повертел головой и резво рванул в проезд между гаражами.

– Куда? – попыталась удержать собаку Нина Фёдоровна, но её и след простыл.

С удовольствием, вдохнув морозный воздух, она побрела за Ушастиком, но он неожиданно выскочил из-за гаражей, сел у её ног, и виляя хвостом, уставился ей в глаза.