Предпоследнее дознание
Шрифт:
Петрович слушал молча, подперев кулаком квадратную красную морду и спокойно шаря по лицу собеседника взглядом узких серых глаз.
— Ну вот что, Павел, — заговорил он, терпеливо дослушав до конца. — О геройстве твоем позже поговорим. Твоя профессиональная несостоятельность
Дрожащей левой рукой Карев протянул широкое металлическое кольцо. Петрович принял, зачем-то посмотрел на свет.
— Здесь все?
— Все, что видел и слышал.
Петрович поднял кольцо к голове и прикрепил за ухом. Несколько минут невидяще смотрел перед собой. Кареву, по ту сторону стола, оставалось лишь нервно дергать левый ус, пригибать подбородок вправо и вниз, приподнимать брови и отчаянно бороться с мыслью бросить все, вскочить и уйти.
Наконец короткие толстые пальцы отлепили кольцо и швырнули на стол. Взгляд начальника приобрел осмысленность, стал насмешливым.
— Ах, дурак ты, Павлик, дурак! Всему-то вас, молодежь, учить надо! — Петрович довольно откинулся в кресле. — Что Халл, что ты… Сато твой, оказывается, без ума от картин Савушкина был, верно? И все их таки собрал? Только одну, уже оплаченную, еще не успели подвезти?
— Да… — осмелился проговорить напряженный Карев.
— А оплатили ее еще при Хотеенкове, которого выгнали пятнадцать лет назад! Какой же это фанатичный коллекционер будет ждать пятнадцать лет, пока привезут уже оплаченную и столь вожделенную картину?
Павел молчал, глупо хлопая глазами и уставившись на начальника.
— Ох-хо-хо! Все приходится делать самому! — выдвинув компьютер, Петрович навис над ним, бегая пальцами по сенсорным клавишам. — Та-а-ак, у кого он купил эту мазню?
Карев замер, навострившись. Внутри зашевелилась смутная догадка.
— Некий Александр Якимов, — провозгласил начальник, читая с экрана. —
Память вдруг всколыхнула лица, образы… «Единственное окно в душу… и через это окно — увидеть того таксиста в момент, когда он от своей картины отказывается… ради тещи… вот она, тайна исповеди… пятнадцать лет…»
— Я знаю, — улыбнулся Павел. — Я знаю, почему он так сделал. Я видел этого таксиста…
— А теперь скажи мне: конечно, Мартин Сато — мерзавец, как и все мы, но разве это не дело, которое ты искал и должен был найти? Когда человек отказывается от своей выгоды и своей страсти ради другого — разве это не подвиг? Ну что, дальше тебе разжевывать или сам разберешься?
— Спасибо, Викентий Петрович! — Карев едва не захлебывался от радости. — Дальше я сам! Спасибо! Вы — гений!
— А вот это ты брось! Переговори с таксистом и завтра подашь нормальный отчет, А орден Мужества ты все же получишь. И не спорь. Для того, чтобы признаться в собственном бессилии и отказаться от незаслуженного, но лакомого куска, тоже нужно мужество. И немалое. К тому же… — Петрович заговорщицки улыбнулся, перегибаясь через стол, — если окажется, что ты не герой, придется инициировать «черную» комиссию, которая будет разбирать вопрос ответственности того, кто послал тебя на Тират. А зачем нам это надо?