Предпоследняя передряга (с иллюстрациями)
Шрифт:
Топнув сандалией, злодейская подруга приблизилась к Дьюи на шаг и вытянула серебряный ноготь — тот, на котором была буква С, — едва не вонзив его библиотекарю в глаз.
— И вы знаете, — ужасным голосом закончила она, — что он принадлежит мне!
— Уже нет, — ответил Дьюи.
— Беатрис украла его у меня! — завизжала Эсме.
— На свете есть вещи похуже воровства, — сказал Дьюи.
При этих словах злодейская подруга язвительно засмеялась библиотекарю в лицо, и у Бодлеров кровь застыла в жилах.
— Ещё бы, — сказала она
— И никакая я не маленькая девочка! — противным голосом напомнила ей Кармелита. — Я футбольно-ковбойски-супергероически-солдатская пиратка! А стрелять я не буду, пока графуля не научит меня плеваться!
— А ну делай, как говорят, Кармелита! — зарычал Граф Олаф. — Я уже купил тебе этот дурацкий наряд и лодку, чтобы промышлять в открытом бассейне. Немедленно целься в Дьюи!
— Научи меня плеваться! — возразила Кармелита.
— Целься в Дьюи!
— Научи меня плеваться!
— Целься в Дьюи!
— Научи меня плеваться!
— Целься!
— Плеваться!
— Целься!
— Плеваться!
Граф Олаф скрипуче взревел и вырвал гарпунное ружье у Кармелиты из рук, так что она шлёпнулась на пол.
— Никогда в жизни не буду учить тебя плеваться! — заорал злодей. — Ха!
— Милый! — ахнула Эсме. — Нельзя же нарушать обещание, которое мы дали этой прелестной девчушке!
— И никакая я не прелестная девчушка! — заверещала Кармелита. — Я футбольно-ковбойски-супергероически-солдатская пиратка!
— Ты избалованная малявка! — возразил Олаф. — Вот уж чего я в жизни не хотел — так это чтобы поблизости ошивалось это гнусное отродье! Пора вбить тебе ума в голову!
— Но ум сейчас не в моде! — сказала Эсме.
— А мне наплевать, что в моде и что не в моде! — заорал Олаф. — Мне надоела подруга, у которой один гламур на уме! С утра до вечера только и торчишь в соляриях на крышах, а всю работу сваливаешь на меня!
— Если бы я не была на крыше, — обиделась Эсме, — сахарница попала бы в лапы Г. П. В.! Кроме того, я охраняла…
— Что ты там делала, это не важно, — заявил Олаф. — Ты уволена!
— Ты не имеешь права меня увольнять! — зашипела Эсме. — Я увольняюсь по собственному желанию!
— Ладно, тогда ты уходишь по обоюдному согласию сторон, — проворчал Олаф, а затем, издав ещё одно лаконичное «Ха!», вскинул гарпунное ружье и прицелился в Дьюи Денумана. — Говорите, какие три фразы мы должны напечатать на замке, чтобы открыть Глагольно Перекрытый Вход и обыскать прачечную!
— В прачечной вы не найдёте ничего, кроме груды грязного белья, нескольких стиральных и сушильных машин и некоторого количества крайне горючих химикалий, — ответил Дьюи.
— Может быть, вид у меня свежий и цветущий, но это не значит,
— А если это просто приманка? — сказал Дьюи, но Вайолет по-прежнему чувствовала, как дрожит его рука.
— Приманка? — переспросил Олаф.
— У слова «приманка» несколько значений, — объяснил Дьюи. — Это может быть кусочек сыра в мышеловке или чучело утки или другого животного, которое привлекает живую особь. А может быть и предмет, с помощью которого отвлекают людей, например особый замок на двери комнаты, за которой нет некой сахарницы.
— Но если замок — это просто приманка, то почему бы тебе, подпольщик, не сказать нам, как её открыть? — оскалился Граф Олаф.
— Хорошо, — ответил Дьюи, по-прежнему с трудом сохраняя спокойствие. — Первое словосочетание — это медицинское описание состояния, в котором одновременно находятся все три младших Бодлера.
Все три младших Бодлера одновременно улыбнулись.
— Второе словосочетание — это оружие, из-за которого вы, Олаф, остались сиротой, — продолжал Дьюи.
Все три младших Бодлера одновременно нахмурились.
— А третье словосочетание — это знаменитый непостижимый вопрос в самом известном романе Ричарда Райта.
Сестры Бодлер одновременно в изумлении переглянулись, а затем с надеждой взглянули на Клауса, который медленно покачал головой.
— Мне некогда устраивать медицинское обследование Бодлеров и совать нос в известные романы! — закричал Олаф.
— Злодеям вечно некогда читать, — сказал Дьюи. — Отчасти поэтому они и становятся злодеями.
— Хватит мне ваших фокусов! — взревел Граф Олаф. — Ха! Если я не услышу в точности все слова, которые открывают дверь в прачечную, за то время, пока Эсме считает до десяти, я выстрелю из гарпунного ружья и разнесу вас в клочки! Эсме, считай до десяти!
— А вот и не буду считать до десяти, — надулась Эсме. — Я вообще больше ничего не буду для тебя делать!
— Я знал! Я знал, что ты снова станешь благородным человеком, Эсме! — воскликнул Джером. — Тебе незачем расхаживать по ночам в неприличном бикини и угрожать библиотекарям-подпольщикам! Ты можешь встать на нашу сторону, под знамёна справедливости!
— Без крайностей, — сказала Эсме. — Если я хочу проучить приятеля, это не значит, что я собираюсь стать паинькой вроде тебя. Справедливость не в моде. Несправедливость в моде. И точка.
— Но в этом мире нужно делать то, что правильно, а не только то, что модно, — сказала судья Штраус. — Я понимаю ваше положение, Эсме. В ваши годы я несколько лет промышляла конокрадством, прежде чем поняла…
— Не желаю слушать ваши занудные рассказы, — зарычал Граф Олаф. — Мне нужны только три точные фразы, которые скажет нам Дьюи, а если нет, то, как только я произнесу «десять», судьбе будет угодно, чтобы он был застрелен из гарпунного ружья. Раз!