Предрассветные миражи
Шрифт:
Андрей вяло посмотрел на нее и даже не попытался улыбнуться.
— Ты действительно так думаешь?
— Уверена.
— Поразительно!
Он покачал головой, словно и впрямь услышал нечто совершенно удивительное.
— Ты всегда во всем уверена. И не только за себя, но и за других. Как тебе это удается? Впрочем, — он убрал ее руки с плеч. — я рад за тебя. Должен же хоть кто-то быть уверенным в этой жизни.
— Что ты имеешь в виду? Договаривай уж, раз начал. А то в последнее время сплошные недомолвки. Молчишь, дуешься на что-то. Я же не ясновидящая, чтобы решать твои проблемы, если даже не знаю, что тебя тревожит.
— Кира, успокойся. Ничего я не имею в виду. И поверь
— Я и не обвиняю тебя в этом. Я просто хочу ясности, терпеть не могу, когда ты молчишь.
Андрей быстро взглянул на нее и отвел глаза.
— Всем нам приходится мириться в жизни с чем-то, чего мы не выносим. До определенного момента. А теперь давай спать.
Кира поджала губы, но не стала усугублять. Подобные разговоры перестали быть новостью в последнее время. Но она — мудрая женщина. У нее все под контролем. Тем более теперь, когда все неудачи позади, когда проблемы мужа решены и она сама наконец избавилась от всех страхов. Она словно раскрылась навстречу попутному ветру и не понимала, почему Андрей не ощущает этих перемен. Возможно, успокаивала она себя, он поймет это чуть позже. А пока она сама будет рулить их семейной лодкой и обязательно справится.
И ведь справлялась. До сегодняшней ночи.
Кира наконец оторвалась от окна, прошла в спальню мужа. Распахнутый шифоньер. Кира знала его содержимое наизусть, так что ей не составило большого труда определить после беглого осмотра, что взял он лишь несколько рубашек да пару джинсов. Ничего официального. Дорожный туалетный набор тоже уехал вместе с хозяином. На столике у постели лежал мобильный телефон, оставленный спугнутым звонком хозяином, и подмигивал голубым светом. «Один пропущенный звонок», — гласил миниатюрный экран.
На подушке еще темнела вмятина от его головы. И запах. Она ведь обожала его запах! Каждая вещь в доме дышала его запахом. Стоило ей уткнуться носом в его рубашку, подушку, футболку, халат — все вызывало воспоминание о нем. Бывало, вдохнет запах — и этого достаточно, чтобы пробудить в ней острое желание. Что она теперь будет делать? Как она будет жить без него, без его запаха, без его присутствия в ее жизни? Для кого она будет жить, если последние семь лет она жила только им, его жизнью, для него?
Кира провела рукой по смятой простыне и почему-то отдернула ее, словно обжегшись. Неприятие, выпрыгнувшее неизвестно откуда, как реакция на случившееся, резкое неприятие всего, что касалось Андрея, вдруг накатило на нее ужасающей волной. И даже любимый запах стал врагом. Андрей ушел. Как преступник. Ничего не сказав. Он бросил ее. Он предал ее. Он разрушил все, что они создали вдвоем, он безжалостно умертвил их союз, их идеальную семью. Почему он это сделал? Как он мог так поступить? Почему люди совершают подобные поступки, непредсказуемые, безумные, не характерные для них? Почему вдруг выпрыгивают из теплого, комфортного течения, привычного, знакомого, несущего их в известные дали, почему выпрыгивают и бросаются в неведомый омут, в неизвестность, в темноту? Почему?
В данный момент для Киры Ладыниной это не имело никакого значения. Имело значение лишь то непоправимое, что сделал ее муж.
Глава 2
Она не знала, сколько прошло времени. Она сидела на кухне и заторможенно гладила закругленные уголки своего изящного ежедневника в кожаном переплете ярко-оранжевого цвета. В нем была вся ее упорядоченная жизнь, распланированная и предсказуемая, простая для понимания и исполнения. Сегодня в нем не появилось ни одной записи. Хаос не поддается описанию. Кира застегнула
В новом, разрушенном мире от счастливого прошлого осталось множество вещей. Мужская одежда в шкафах, фотографии повсюду на стенах, на полках, книги мужа, его любимая кружка…
— А-а-а-а-а!!! Ненавижу!!!! Ненавижу тебя!!! Ненавижу!!!
Кружка звонко раскололась о плитку кухонного пола. Кира смотрела немигающим взглядом на мелкие осколки фарфоровой любимицы. Это сделала она? Господи, нервы ни к черту. Нельзя. Нельзя терять самообладание. Нельзя выходить из себя. Она присела на корточки и стала собирать осколки. От взгляда на них вдруг захотелось не просто кричать, а выть. Выть, как самка, потерявшая своего любимого детеныша. Выть нудным, грудным воем, от бессилия, от непонимания, от незнания, что же делать дальше.
Андрей не был ее детенышем. Он являлся для нее тем самым Мужчиной Ее Мечты, о которых девушки ее типа грезят с раннего детства, к которым стремятся всю сознательную молодость и при взгляде на которых родители обычно с умилением улыбаются, зная наперед, что вот он — будущий зять, еще зеленый и неоперившийся, но с теми необходимыми задатками, которые опытный взгляд разглядит на корню. И они не ошиблись. По крайней мере, не ошибались до последнего момента. То, что случилось сегодня ночью, не выдерживало никакого логического анализа, не поддавалось никакому предвидению. Просто не могло быть, коротко говоря.
— Ты либо законченная идиотка, либо… — Она обращалась к своему отражению. Либо кто? Слепая? Наивная? Ее зрачки расширились от удивления. Вместо грациозной коротко стриженной шатенки из зеркального отражения на нее смотрела кареглазая девочка лет трех-четырех, с туго заплетенными косичками и опухшими, влажными от слез глазами. Кира провела рукой по зеркальной глади. Измученное воображение вновь играет в свои игры. Это же она, Кира, только двадцать шесть лет назад. Этот образ всегда всплывал в памяти в трудные моменты, и лицо девчушки неизменно было испуганным и заплаканным. До некоторых пор ей казалось это очень странным, ведь детство ее прошло совершенно безоблачно.
— Почему, когда я вспоминаю себя маленькой, я всегда вижу себя заплаканной? И на детских фотографиях я никогда не улыбаюсь, вечно грустная, испуганная? — спрашивала она маму в то время, когда все казалось розово-воздушным и лишь это воспоминание невыплаканных слез омрачало общую картину жизни. — Меня словно преследует какая-то неприятность, но я не могу вспомнить какая.
— Не забивай себе голову ерундой. Никаких неприятностей у тебя не было. Росла, как и все девочки, а выросла — и даже опередила многих, гляжу — не нарадуюсь.