Предрассветные призраки пустыни

Рахим Эсенов Махтумович

– Англичане уже однажды наследили в нашем краю, ввязали туркмен в братоубийственную войну… А что они оставили после себя? Разоренные аулы, ограбленных дайхан… Твои «друзья» угнали в Индию да в Иран лучших сыновей туркменского народа и там их растерзали… Сколько людей погибло от их рук здесь?! Они, как злые духи, сеяли между племенами, родами раздоры, смуту и пожинали золото, ковры, каракуль, отборных скакунов. Они обокрали нас духовно – вывезли с собой рукописи Махтумкули, Зелили, Кемине, позарились даже на золотую голову дракона над крепостью Анау… И этих «друзей», несмотря на их пушки и пулеметы, большевики выперли из Туркменистана… Я сам сражался в восемнадцатом под аулом Каахка, прозванным англичанами вторым Верденом, сам четырежды ходил в атаку на их пулеметы…

Вдруг створчатая дверь юрты с шумом распахнулась. В юрту, бряцая кривой саблей, ворвался молодой мужчина, схожий

обличьем с ханом. Это был Эшши-бай – один из сыновей Джунаид-хана. Хан недовольно поморщился: не любил, когда ему мешали. Но по озабоченному лицу сына понял, что вломился тот не по пустячному делу.

Эшши, наклонившись, горячо зашептал отцу на ухо.

– Эшши-бай! – Аманли прервал ханского сына. – О том, о чем ты шепчешь, на ташаузском базаре говорят во всеуслышание. Ты взволнован тем, что третьего дня родовые вожди Текеклыч-хан и Гоша-хан со своими всадниками сдались властям?… Советское правительство их амнистировало.

На мгновение Джунаид-хан остолбенел, но тут же, придя в себя, спокойно спросил:

– Дурды-бай вернулся?

– И не вернется… Он со своими людьми на пути к Ташаузу, тоже советским властям поехал сдаваться, – ответил за Эшши-бая Аманли, не подозревая, какую роковую ошибку совершает.

– Змея берет в саду яд, там, где пчела мед находит, – Джунаид-хан позеленел от злости. – От своего же яда и подохнет! Он увел у меня сотню сабель!

Молчали все: Эшши-бай, Аманли, охрана. Разговаривать в те минуты с разъяренным Джунаид-ханом было бессмысленно, да и небезопасно. В порыве гнева он мог совершить любую жестокость, отдать Аманли на расправу нукерам или застрелить собственноручно, прямо в юрте, как это уже не раз делал со смельчаками, пытавшимися сказать ему слово поперек. Задохнувшись от гнева, Джунаид-хан закашлялся, вены на его висках вздулись жгутами. Отхлебнув чаю из пиалы, поданной сыном Эшши-баем, он прилег на подушку и размяк, как бурдюк, из которого выпустили воду.

– Благоразумие, – Аманли чуть наклонился к сопевшему Джунаид-хану. – Самое благоразумное для вас – сдаться советской власти… Она очень милостива, она простила тебе твои грехи, призывает к миру… Не от слабости, а от великодушия. Советская власть не хочет крови заблудших, обманутых. Правительство Туркменской Советской Социалистической Республики уполномочило меня заявить, что лично вам и всем вашим всадникам гарантируется амнистия… Конечно, если вы перейдете к оседлому образу жизни, перестанете грабить и убивать население, станете честными советскими гражданами…

– Ты мне надоел, Аманли! – Джунаид-хан поднял на него глаза, налитые кровью. – Уходи, пока я не приказал своему палачу Непесу прикончить тебя…

– Я уйду… От моей смерти вам легче не станет, – Аманли поднялся, направился к выходу. – Ни тебе, ни твоим конникам…

– Стой! – простонал Джунаид-хан. Нукер, стоявший на часах, карабином преградил Аманли дорогу. – Я подумаю. Вечером отвечу.

Едва за Аманли закрылась дверь, как Эшши-бай склонился над отцом:

– Сейчас, мой отец, не время давать волю чувствам… Надо догнать сотню Дурды-бая и вырезать всех до единого! Чтобы другим твоим нукерам неповадно было… Позволь мне, отец, и я омою их кровью барханы! А этого Аманли пора кокнуть…

– Все меня хотят предать! – Узковатые глаза Джунаид-хана вспыхнули хищным блеском. – Где Хырслан-бай? Знает ли он, что его брат Дурды-бай переметнулся к Советам?

– Он скоро вернется из-за кордона, – Эшши-бай почуял, что отец затевает какую-то игру.

Джунаид-хан нетерпеливо повел плечами – охрана опрометью бросилась вон из юрты. Сын близко придвинулся к отцу, и они о чем-то жарко зашептались.

Двойная игра

…Имеются определенные доказательства, что Джунаид-хан имел связь как с русскими белогвардейцами, так и с высшим командованием и даже со штабом его в Мешхеде.

Самаркандская газета «Роста» 24 февраля 1920 года

…Джунаид-хан, находясь в районах колодца Аджикую и урочища Ярбекир, в феврале 1921 года отправил в Афганистан за боеприпасами делегацию во главе с ишаном Ханоу. Тогда же он направил делегацию и в Иран… 13 апреля 1921 года из Ирана и Афганистана в стан Джунаид-хана прибыли караваны, которые доставили пятьдесят четыре тысячи патронов.

…В январе 1924 года к колодцу Палчыклы караваны из-за кордона привезли басмачам два пулемета, пришло двести семьдесят верблюдов, груженных боеприпасами, трехлинейными и английскими винтовками и другим оружием.

Из архивных документов

Маленький

отряд конников Дурды-бая, тайно от Джунаид-хана покинувший басмаческий лагерь, медленно двигался по пустыне. Усталые лошади, увязая по щиколотку в песке, понуро брели на север. Выезжая на такыры – глинистые гладкие просторы в пустыне, – всадники понукали коней, пытаясь пустить их рысью. Дурды-бай, сидя на коне, оглядывал через плечо растянувшихся цепочкой джигитов: он опасался погони Джунаид-хана. До города Ташауза, куда Дурды-бай вел свой отряд сдаваться советским властям, путь неблизкий – семь-восемь мензилей, а каждый мензиль – это двенадцать верст. Люди и кони уже выбились из сил. И день уже на исходе. Разные мысли одолевали сейчас предводителя отряда. Еще два дня назад он считался сподвижником Джунаид-хана, и по его, Дурбы-бая, воле много было загублено жизней красноармейцев, немало совершено дерзких грабежей караванов и пароходов на Амударье. Он, Дурды-бай, второй сын известного в предгорьях Копетдага владельца отар, десятков верблюдов, едет склонить голову перед советской властью… Что с ним произошло? С тех пор как в пустыне появился отряд конников Аманли Белета, тоже, как и другие басмаческие группы, разъезжавший по аулам и, казалось, грабивший дайхан наравне с шайками бандитов, Дурды-бай заподозрил неладное… Дважды и трижды проезжая следом за конниками Аманли Белета, Дурды-бай не обнаруживал следов разбоя. Кто же он, этот Аманли Белет? Красный командир, который временно рядится под басмача? Эта мысль ужаснула Дурды-бая. Сперва в нем вспыхнула злоба, жажда мести. Но не извергом же был рожден Дурды-бай, не бандитом, это время сделало его таким, и он не задумываясь стал следовать примеру Джунаид-хана. Дурды-баю удалось узнать, что Аманли Белет – это дайханин, ставший большевиком, он тоже родом из Конгура, но давно уехал оттуда. Пересилив себя, Дурды-бай пошел на сближение с красным командиром и после долгой беседы понял бессмысленность сопротивления. Слава Аллаху, что он вовремя вырвался из логова хана; жаль вот брата Хырслан-бая, который еще в неведении. Джунаид послал его в дальний рейд – встречать английский караван из-за кордона. Если уж в отряды хана пробились красные группы, то гибель басмачества предрешена… Дурды-бай успокаивал себя, что ему удалось уговорить перед уходом в Ташауз близких и дальних родичей – они теперь тоже оставят пески, подадутся в родные аулы, откуда когда-то снялись по зову Джунаид-хана. Нелегко, ох, как нелегко шли уговоры старейшин родов! Они боялись расправы хана, их пугала неизвестность жизни при Советах. Но все-таки они поехали к дальним колодцам, кочевьям, разбросанным по пустыне, помогли собрать отары, разобрать юрты, навьючить верблюдов и откочевать… Узнав об этом, Джунаид, конечно же, попытается всем им отомстить за измену. Легче выжать слезу из камня, чем дождаться ханского прощения… Ну да не так силен Джунаид, чтобы расправиться со всеми. Советы защитят от головорезов. Почти весь отряд Дурды-бая – восемьдесят с лишним всадников во главе со старшим сыном Мурадом – сейчас, наверное, уже подходит к Ташаузу. Они ушли четыре дня назад, а Дурды-бай с верными джигитами едет следом, в арьергарде.

Одного не знал Дурды-бай – того, что умный и хитрый Аманли Белет способен ошибаться… И в голову Дурды-баю не могло прийти, что Аманли проговорится в беседе с Джунаид-ханом о том, что один из верных юзбашей удирает из стана басмачей… Да, да, этого Дурды-бай предвидеть не мог…

Дурды-бай думает о том, что Советы, конечно же, разорят его. Отберут у него овец, сундуки и чувалы с каракулем, тканями… Жалко расставаться с добром, ох, как жалко! Годами копилось отцом… А теперь вот так, за здорово живешь, отдавай все! Даже спасибо не скажут. Может, утаить кое-что? Каракумы-то велики. На дальних колодцах о советской власти и слыхом не слыхивали… Поживем – увидим, усмехается про себя Дурды-бай. Нелегко прятать добро от красных отрядов. А эти – как их там зовут? – чоновцы из туркменских парней, они знают в Каракумах каждую тропу, каждый колодец. Выследят всюду… Советская власть пришла не на год, не на два – надолго, с этим Дурды-бай согласен. Джунаид-хан видит спасение в том, чтобы сбежать в Иран, Афганистан. Джунаид-хану людские страдания невдомек… Кто нас ждет на чужбине?

Нет, нет, Дурды-баю ясно, что возврата к прошлому, в басмаческий стан, больше быть не может.

Джунаид-хан… Джунаид-хан… Конь споткнулся на бархане о кочку саксаула. Дурды-бай вздрогнул, задвигал лопатками, словно почувствовал со спины сверлящий прищур узковатых глаз басмаческого главаря. Коварный и хитрый, решительный и властный, ласковый и обходительный, внимательный и щедрый, скупой и великодушный… Хан корчил из себя пророка, самого посланца всевышнего на земле. Дурды-бай тоже боготворил Джунаида…