Председатель (сборник)
Шрифт:
…У Настехиной хаты идет тихий ночной разговор. Настеха, в спальной рубахе, облокотилась о подоконник. Снаружи, возле окна, стоит Костя Лубенцов в накинутой на плечи курточке.
— Когда поженимся? — спрашивает Костя.
— Нешто мы не женаты?
— Я по закону хочу.
— Ишь какой законник… Я тебя мало знаю.
— Чего меня знать-то? — простодушно сказал Лубенцов. — Я весь на виду.
Глаза Настехи потемнели.
— А может, я не вся на виду. Много ли ты про меня
— Чего б не знал, моего к тебе ни убавить, ни прибавить, — серьезно сказал Лубенцов. — Я с тобой без остаточкоа.
— Ой ли?.. — Какая-то хрипотца в Настином голосе. — Хватит болтать! И вообще, иди отсюдова. Нам запрещено с вашим братом водиться.
— Что так?
— Карантин.
— Нет, правда?
— Проучить вас надо, чтоб работали!..
— Это я-то не работаю?
— Ты у меня, Костя, золото. Но только давай от ворот поворот, нечего нам баб дразнить.
— Поцелуй, тогда уйду.
В этом Настя не могла ему отказать…
* * *
…У деревенского колодца толпятся с ведрами мужики. По утренней улице идет злой, непроспавшийся, но обуянный какими-то соображениями Жан. Он видит столпившихся у колодца и судачащих мужиков, и высокомерная улыбка змеится по его тонким губам. Это не остается незамеченным.
— Ишь, задается! — говорит Василий. — Чего-то он надумал!..
— Братцы, сколько энтот Жан барахла привез, и-их!.. — восторженно ужасается подошедший с ведрами Барышок.
— Ты почем знаешь?
— Одних часов — сто пар, а браслетов, бусиков, колец — сосчитать невозможно!..
— Точно! — подхватывает рыжий парень. — Мне намедни Францев с Выселок стренулся. Они с Жаном вместе в Берлине были. Так он говорит… — Рыжий таинственно понизил голос, и все дружно посунулись к нему, чтобы, упаси боже, не пропустить интересную сплетню.
— Други, — говорит Матвей Игнатьевич, — а вам не кажется, что мы хуже баб стали? Чешем языками, как заправские кумушки…
* * *
…Жан приближается к ручью, обтекающему деревню за огородами.
Под сенью ив расчесывает мокрые волосы конопельская Манон — Химка. Короткий сарафанчик плотно обтягивает ее влажное тело.
— Химка, — проникновенно сказал Жан, — пойдешь со мной в рощу?
— Дядя Жан, нечто вы с утра закладываете? — Из-под красноватого полога волос заинтересованно проглянул темный Химкин глаз.
— Хочешь, дыхну?
— Верю! Верю! — поспешно сказала Химка.
— Ну пойдем, я тебя отблагодарю.
Химка чешет волосы, не обращая внимания на Жана.
— Убудет тебя, что ли? — обиделся Жан. — Одним больше, одним
— Сроду с женатиками не гуляла, — последовал ответ.
— Я все равно что холостой, жена отставку дала, — с наигранной горечью сообщил Жан. — Слушай, Химка, я подарю тебе чудные швейцарские часики.
— Какие?
— Фирма «Онемаханизмус»…
— Без механизма, значит?
— Почем ты знаешь?.. Да нет, в них все чин чинарем. Шестнадцать камней. Это только название такое, потому облегченный механизм.
— Дядя Жан, катись-ка ты отсюда, не то тетке Марине скажу.
— Тоже мне невинность! — разозлился Жан и, наподдав сапогом Химкины тапочки, пошел восвояси…
* * *
…На колхозном базу конюх проваживает Эмира, чудо-жеребца чистейших орловских статей. Надежда Петровна любуется дивным конем, словно выточенным из цельной черной кости. Эмир дышит из ноздрей сухим жаром, скашивая на председательницу диковатый, настороженный зрак.
— Рацион строго соблюдаешь? — спрашивает конюха Петровна.
— Обижаешь, Петровна! Я, бывает, сам не пожру, но Эмир у меня завсегда обухожен.
Петровна хотела еще что-то спросить, но тут внимание ее было властно отвлечено. К базу подходил глубокий овраг, густо заросший травой и полевыми цветами: ромашкой, резедой, колокольчиками. По отлогой пади оврага ползал Софьин муж Василий и собирал цветы. Петровна устремилась к оврагу.
— Ты что, Василий? — крикнула Петровна. — На подножные корма перешел?
Василий не ответил, только спрятал за спину букет. Надежда Петровна приблизилась к нему.
— Никак сударушку завел? Так Софье и передам.
— Для нее и рву, — буркнул.
Чувствуется, что Надежду Петровну прямо-таки разрывает от смеха, но она сладила с собой и — сочувственно:
— Нешто она к вам охладела? Давайте я вам букетик составлю, а то у вас между цветами лошадиный клевер торчит.
Обалдев от срама, Василий сунул ей букет. Петровна быстро подобрала его по цветам, сорняк повыдернула.
— Может, вам с гитарой у ней под окнами посидеть? Женское сердце на музыку падкое. Да и детишкам вашим будет занятно.
— Хватит насмешничать…
— А я не насмешничаю. Я к тому, что травка тебе не поможет. Вспомни лучше, каким ты раньше плугарем был, каким чертом был на работе. Тем и взял ты Софьино сердце.
Василий не отличался особой сообразительностью, но тут его осенило:
— Так это ты, значит, бабу с панталыку сбила?
И сжал букет, как топор, вот-вот ахнет Петровну по голове. Но и та зашлась, ей сейчас все нипочем.