Председатели и губернаторы. Взаимосвязь времен, Или Судьбы, жизнь и деятельность председателей Краснодарского крайисполкома, глав администраций (губернаторов) Кубани за 65 лет с 1937 по 2002-й.
Шрифт:
В последних, в частности, говорилось: «Буде кто определенной должности учнет ради дел требовать или брать, или возьмет с кого плату, или подарок, или посул, или иной подкуп или взяток, доставлять яко лихоимца в правительство.
Буде кто злообычен в пьянстве, беспрерывно пьян или более времени в году пьян, нежели трезв, такого присылать в правительство для определения на воздержание.
Буде кто в общенародном месте или при благородном или выше его чином, или старше летами, или при степенных людях, или при женском иоле употребит бранные или непотребные слова, с того взыскать
Буде кто учнет чинить колдовство, или чародейство, или иной подобный обман, происходящий от суеверия или невежества, или мошенничества… или нугание чудовищем, или толкование снов, или искание клада, или имение видений, или нашептывание на бумагу, или траву, или питии, того отослать в правительство».
Отец как в воду смотрел: в последующей своей деятельности Иван Семенович твердо придерживался многих положений из инструкции по управлению округой. Этим и запомнился своим землякам не только в станицах, где он трудился, а на всей Кубани. Еще он запомнился исконной казачьей чертой, которую некогда тонко подметил побывавший в Екатеринодаре путешественник француз Карл Сикар, негоциант, близкий друг и помощник Дюка де Ришелье. Именно он в одном из своих писем «из полуденной России» и посвященного Екатеринодару, писал: «Презрение богатства есть главная черта их характера». Речь шла о казаках.
Партийный шеф Богданова Михаил Иванович Марчук при подборе кандидатуры на должность председателя крайисполкома как раз и имел в виду все эти положительные качества. К тому же Богданов был чрезвычайно ответственным и инициативным работником.
Впоследствии Иван Семенович частенько использовал опыт и традиции казаков, в одних случаях ставя их в пример, в других — заставлял иной раз особо нерадивых заучивать тексты на память, а в третьих — обязывал публиковать казачьи правила в краевой газете.
Однажды он, увидев беспорядок на городской улице, распекал нерадивых, при этом ссылаясь на правила для городов, принятые еще при войсковом атамане Ф. Я. Бурсаке в 1816 году. В соответствии с ними запрещалось улицы громоздить и на них что-либо складывать, разве при случае постройки домов и то временно; все находящееся на улицах в кучах или разбросанное… прибрать, дабы они чисты были; улицы планировать, дабы ям и бугров не было, и до самых домов; неопрятство никакого на улицах не терпеть…»
Во многом благодаря стараниям именно Ивана Семеновича Богданова начал в те годы преображаться облик кубанских городов, станиц и хуторов.
Все бы и шло так размеренно, благоприятно: строились бы города, прихорашивались бы кубанские станицы и хутора, если бы не время лихое, злобное и жестокое. Шел трагический 37–й год, и Богданов был вовлечен в ожесточенную борьбу, как в те годы выражались вожди, с «вредительством», «троцкистско — зиновьевскими извергами», «предателями — попами» и прочей «белогвардейской нечистью». Люди, будто винтики в огромном и разлаженном механизме, кто куда вращались, а государственная машина их беспощадно перемалывала.
Иван Семенович и сам до председательской работы немало повидал в жизни жестоких схваток, а однажды, будучи военным
Или взять, например, случай, невиданный по жестокости, связанный со смертью некогда лично знакомого с Иваном Семеновичем генерала Л. Г. Корнилова. Богданов хорошо помнил, как в апреле 1918 года, когда он принимал участие в установлении советской власти в станице Попугной, под Екатеринодаром разыгралась кровавая трагедия.
В половине восьмого утра от смертельного ранения, полученного во время артобстрела штаба, скончался генерал Лавр Георгиевич Корнилов. Факт его гибели командование особой огласке старалось не придавать, чтобы не спровоцировать панику в спешно отступавших частях добровольческой армии. После панихиды в Елизаветинской гроб с телом генерала был доставлен в немецкую колонию Гначбу, в 50 верстах севернее Екатеринодара, где 15 (2) апреля на рассвете состоялось тайное погребение Л. Г. Корнилова и его любимца подполковника М. О. Неженцева, погибшего незадолго до смерти командующего.
Когда наступавшие отряды Красной Армии заняли колонию, в тот день, в пятом часу вечера, могила была раскопана и труп доставлен в Екатеринодар для опознания. Уже по пути следования телеги с телом Л. Г. Корнилова, сопровождаемой красноармейцами, к центру города собралась возбужденная толпа. У гостиницы Голубкиной (здание на углу Гимназической и Красноармейской, рядом с музеем) на Соборной площади, где размещался военный отдел облисполкома, во время опознания разыгрались дикие сцены. Разъяренные люди учинили глумление над трупом. По требованию толпы покойника хотели выставить на балкон гостиницы, а затем попытались подвесить к дереву, но веревка, словно не выдержав кощунства, оборвалась…
После тело Корнилова положили на дроги и повезли за город, при этом, по воспоминаниям очевидцев, сопровождавшие повозку «настолько были обозлены, что труп рубили саблями». На городской скотобойне его облили керосином и сожгли. Сожжение продолжалось трое суток, дабы уничтожить дотла…
Так Екатеринодар стал свидетелем безжалостного, бесчеловечного самосуда, но — впервые — самосуда над покойни ком! Толпа мстила мертвому за гибель родных и близких; их души содрогнулись бы от этой мести… «За нами шло безумие», — писал А. И. Деникин в «Очерках русской смуты». Можно добавить; безумие шло за всеми. Ибо безумием была сама гражданская война. Посеявшие ветер пожали бурю…
В 37–м все было еще похлеще, еще изощреннее. В гражданскую войну: красный — белый, или наоборот, белый — красный, а значит враг или свой. Теперь почти в каждом поневоле приходилось видеть не друга или товарища, а врага, настроенного против советской власти, против партии большевиков и даже самого Сталина.
Этих «врагов и оборотней» по указке партии надо было со всею пролетарской решительностью беспощадно выкорчевывать.
А стал Иван Семенович Богданов членом партии большевиков еще в 1918 году, когда ему было 25 лет.