Председатели и губернаторы. Взаимосвязь времен, Или Судьбы, жизнь и деятельность председателей Краснодарского крайисполкома, глав администраций (губернаторов) Кубани за 65 лет ­ с 1937 по 2002-й.

Салошенко Виктор Николаевич

Ни солдаты, ни те, кто провожал их тогда, еще не знали, что наступившая война не только унесет многие человеческие жизни — она, вкупе с революциями, сокрушит и переменит саму эпоху, разрушит общее вековое течение жизни страны, а Екатеринодар, этот цветущий южный город, окажется в эпицентре огненного урагана. С августа 1914–го начался короткий счет последних «дореволюционных» лет…

В одно мгновение отец Бориса Федоровича из человека сугубо штатского и мирного превратился в военного, след его потом безвозвратно затеряется в огне сражений.

И все же в детской памяти Бориса Федоровича надолго останутся незабываемые картинки Романовского хутора, где он родился, а

также облик славного Екатеринодара, где так любил бывать и затем рассказывать о своих поездках отец.

По этой отцовской характеристике, как и по многим другим документам и публикациям того времени, видно, что Екатеринодар, сочетавший в себе черты бедности и богатства, промышленность и сельское хозяйство, достижения цивилизации и следы патриархальной старины, был городом контрастов. Таким его и любили. Один из жителей писал в газете «Кубанская мысль»:

«Люблю Екатеринодар за бодрый и свежий вид в дни редких морозов… когда он гремит, шумит и сверкает яркими огнями своего единственного проспекта. Люблю за пару хороших, вылощенных рысаков, на которых иногда бешено мчатся купчики. Люблю его и за то, что, несмотря на свое тяготение к приличным манерам, наш город до сих пор еще сохранил в себе советы далекого старого Миргорода… Проспект, электрические фонари, асфальтовые панели и… Свинячий хутор. С одной стороны, шумный город с потугами на столичный лоск, а с другой — грустные ландшафты Миргорода с его целебными купаниями на улицах для четвероногих животных, действующими в течение всего года… Николаевский проспект с рысаками, автомобилями и… Волчьи ворота. Оказывается, есть и такая улица у нас…»

3

Детство проходит мгновенно, как мимолетный звук. И вот уже юноша Борис Петухов, еще по — мальчишески стройный, но не худой, а, напротив, сбитый, словно упругий каучук, с внимательным взглядом крупных серых глаз, самостоятельно решает, с кого делать жизнь. Он хотел быть инженером, и юношеской мечте этой суждено было вскоре осуществиться. Рассказывают, что именно по совету отца семнадцатилетний Борис подался в Ростов — на — Дону и по отцовскому знакомству, через его давнего приятеля — железнодорожника, определился вначале в мастерские Северо — Кавказского строительного техникума, а затем в управление Северо — Кавказской железной дороги. А еще раньше, до переезда в город, надолго связавший судьбу Бориса Петухова, он оказался участником грандиозного празднования 10–летия Октябрьской революции в Краснодаре. Это был карнавал. Зрелище было действительно грандиозное, растянувшееся на несколько кварталов. Шествие в хронологическом порядке изображало «десятилетнюю историю Октября».

…Впереди, шумно пыхтя, медленно полз грузовик с красногвардейцами, за ним следовала пехота, затем — «прекрасно сделанный» крейсер «Аврора» и тракторный артдивизион с отрядом кавалерии. Начало двадцатых годов иллюстрировалось «товарным вагоном с мешочниками»; результаты борьбы с разрухой символизировал новый («великолепный») паровоз, пожарный автообоз и автокарета «скорой помощи». Одна из подвод представляла частную лавку, ее «расцвет» в период НЭПа и «закат»: лавку везла на буксире госторговля в виде «большого универсального магазина». Персонажи карнавала изображали «гибель голода» и «освобожденный Восток», «книжное дело» и «медицинскую помощь», крестьянина за сохой и «нахлебников»: помещика, попа, генерала…

Карнавальная процессия прошла всю Красную, мимо окрисполкома и тем же путем возвратилась к месту сбора.

Первое приобщение к политической жизни надолго запомнилось Борису: он чувствовал себя в той многочисленной толпе вполне

свободно и гордо.

Потом он, много раз навещая родные места: хутор Романовский, Краснодар, будет внимательно следить за значимыми событиями на Кубани. Время было тревожное. В те дни следователи ОГПУ завершали дело о Северо — Кавказском филиале контрреволюционной организации «Российская национальная партия». По делу проходили арестованные в январе 1934 года профессора Краснодарского пединститута и другие лица.

Знакомые Борису по секрету рассказывали, что руководство филиала якобы состояло из «бывших активных сотрудников» белогвардейского ОСВАГа (осведомительное агентство Добровольческой армии А. И. Деникина) Р. К. Войцика, Г. Г. Григора и Е. Н. Егорова, их деятельность направлялась политическим центром Российской национальной партии из Москвы.

Обвиненные так и не смогли внятно объяснить следствию, в чем заключалась их «подрывная деятельность». Показания профессора Р. К. Войцика, устроителя выставки японских гравюр в Краснодаре в январе 1922 года, в 1927–м прекрасно описавшего коллекции городских музеев в путеводителе «Кубань и Черноморье», выглядели, в записи следователя, чудовищно:

«…Наша организация считала необходимым ввести в тематику пропагандистской и агитационной работы вопросы террора и диверсии. Эти моменты должны были быть ис пользованы для широкого укрепления среди фашиствующих кругов (молодежь, научные работники, станичная интеллигенция) мысли об оправдании территористических актов, их необходимости и своевременности, исключительной значимости в борьбе с Соввластью. Так рекомендовалось в беседах со студентами поддерживать случаи поголовного отравления лошадей в колхозных конюшнях и вообще скота, подчеркивать, как легко и незаметно можно вывести из строя трактор и т. п. Фактическое осуществление этих актов должно было быть поручено очень надежным людям. Поэтому пришлось всячески форсировать установление связей с боеспособными контрреволюционными элементами в станице в целях скорейшего выявления тех единиц, которым можно было бы поручить выполнение указанных заданий, главным образом террористической деятельности…»

Но были и радостные весточки, которые вселяли уверенность в завтрашнем дне.

Словно подарок, в день окончания Борисом Петуховым Ростовского института сельскохозяйственного машиностроения было принято постановление президиума Азово — Черноморского крайисполкома об организации Кубанского казачьего хора в Краснодаре. К руководству хором были приглашены знатоки кубанского фольклора, опытные хормейстеры Г. М. Концевич и Я. М. Тараненко. Несмотря на свой преклонный возраст, Г. М. Концевич (художественный руководитель хора) энергично взялся за дело: выезжал в станицы, отбирал будущих участников хора. За короткий срок ему удалось создать яркий коллектив: в октябре 1936 года сводный хор кубанских казаков с успехом выступил в театре народного творчества в Москве, а в ноябре принял участие, вместе с донскими казаками, в торжественном концерте, посвященном годовщине Октября. Концерт состоялся в Большом театре, в правительственной ложе находился сам И. В. Сталин…

Но этих весточек с родной стороны было не так уж много: множилась армия разоблаченных «врагов».

Как исследователь судьбы Бориса Федоровича Петухова, я не располагаю сведениями о том, каким образом ему удалось выжить и выстоять в те страшные годы. 1937–й — массовый террор, репрессии, захлестнувшие страну, в том числе Дон и Кубань, где главным образом находился Борис Федорович. Как видно, к тому времени Петухов окончательно сложился как человек самостоятельный, твердый в поступках и осторожный.