Предшественница

Делейни Дж.

Мы садимся друг напротив друга за длинный стеклянный стол, почти весь занятый моделью небольшого городка. Его взгляд скользит по моему лицу. Сперва я посчитала его просто привлекательным мужчиной, но теперь я вижу его вблизи. У него пронзительные бледно-голубые глаза. Я знаю, что ему нет и сорока, но в уголках глаз уже собрались морщинки. Смеховые морщины, как называла их моя бабушка. Но лицо Эдварда Монкфорда они делают резким, почти хищным.

– Вы победили? – спрашиваю я, нарушая молчание.

– Кого? – Он как будто очнулся.

– В споре.

– Ах,

вы об этом. – Он с улыбкой пожимает плечами, и черты лица его моментально смягчаются. – Мои дома предъявляют к людям требования, Джейн. Я не считаю их непереносимыми, к тому же эти требования с лихвой искупаются. В каком-то смысле, мне кажется, вы поэтому и пришли.

– Правда?

Он кивает.

– Дэвид, мой партнер в области технологий, называет это ПООП – в переводе со специального это «Пользовательский опыт». Как вы уже знаете из договора об аренде, мы собираем данные из дома на Фолгейт-стрит, чтобы улучшить пользовательский опыт других клиентов.

Правду сказать, я только по диагонали проглядела большую часть договора, занимавшего двенадцать страниц мелкого шрифта. – Какого рода данные?

Он снова пожимает широкими худыми плечами.

– В основном метаданные. Какими комнатами вы чаще всего пользуетесь, например. Еще время от времени мы будем просить вас заново заполнить анкету, чтобы посмотреть, на какие вопросы вы ответите иначе.

– Это я переживу. – Я умолкаю, понимая, что это могло прозвучать слишком самоуверенно. – Если, конечно, представится случай.

– Хорошо. – Эдвард Монкфорд тянется к подносу, на котором стоят чашки с кофе, молочник и сахарница с кубиками в бумажных обертках. Он рассеянно перекладывает сахар, спрямляя углы, пока не получается идеальный куб вроде кубика Рубика. Затем он разворачивает чашки ручками в одну сторону. – Я даже могу попросить вас встретиться кое с кем из наших клиентов, помочь убедить их, что отсутствие плиты «Ага» и шкафчика со спортивными наградами – еще не конец света. – Он снова улыбается с легким прищуром, и у меня немного слабеют коленки. Это на меня не похоже, думаю я, и затем: а это взаимно? Я чуть-чуть улыбаюсь ему, поощрительно, в ответ.

Пауза.

– Итак, Джейн, у вас ко мне есть вопросы?

Я думаю.

– Вы строили дом на Фолгейт-стрит для себя?

– Да, – коротко отвечает он.

– Где же вы тогда живете?

– Главным образом в гостиницах рядом с проектами, над которыми работаю. Они вполне сносны, если прятать декоративные подушки в шкаф. – Он снова улыбается, но, по-моему, не шутит.

– Вам не тяжело без собственного дома?

Он пожимает плечами.

– Зато я могу сосредоточиться на работе.

Он произносит это как-то так, что задавать вопросы больше не хочется.

В переговорную входит мужчина: вваливается неуклюже, распахнув дверь так, что она ударяется об ограничитель, и трещит как пулемет:

– Эд, надо обсудить полосу пропускания, а то эти придурки пытаются сэкономить на оптоволокне. Не понимают,

что через сто лет медная проводка устареет, как устарел свинцовый водопровод…

Говорящий – неопрятный, грузный, мясистые щеки заросли щетиной. Волосы седее щетины, собраны в конский хвост. Хотя в здании работают кондиционеры, на нем шорты и шлепанцы.

Монкфорда это вторжение не смущает.

– Дэвид, это Джейн Кавендиш. Она подала заявку, хочет жить в доме на Фолгейт-стрит.

Значит, это – Дэвид Тиль, партнер Монкфорда, специалист по технологиям. Он равнодушно смотрит на меня. Его глаза посажены так глубоко, что их выражения почти не распознать.

– Нет, правда, – снова обращается Тиль к Монкфорду, – единственный выход для городка – завести собственный спутник. Нам надо все обдумать заново…

– Специализированный спутник? Интересно, – задумчиво говорит Монкфорд. Переводит взгляд на меня. – Боюсь, нам придется закончить, Джейн. Извините.

– Ничего страшного. – Я поднимаюсь, и взгляд Дэвида Тиля падает на мои голые ноги. Монкфорд тоже это видит и хмурится. Мне кажется, что он хочет что-то сказать, но сдерживается.

– Спасибо за внимание, – вежливо добавляю я.

– Я с вами скоро свяжусь, – говорит он.

Тогда: Эмма

Уже на следующий день приходит е-мейл: Ваша заявка одобрена.

Я просто не верю – хотя бы потому, что в письме больше ничего нет; не сказано, когда нам можно въезжать, не указаны банковские реквизиты, не говорится, что нам делать дальше. Я звоню агенту, Марку. За то время, что я занималась заявкой, я его неплохо узнала, – он, оказывается, не такой неприятный, каким мне показался сначала.

Вроде бы он искренне радуется, когда я говорю, что мы прошли. Он говорит: в доме никого, так что въезжайте прямо на выходных. Осталось подписать кое-какие бумаги, и мне нужно будет поставить вам приложение на телефоны. Вот на самом деле и все.

Вот на самом деле и все. Я начинаю осознавать, что мы прошли отбор и будем жить в одном из самых удивительных домов в Лондоне. Мы. Я и Саймон. Теперь все будет по-другому.

3. Вы попали в аварию и знаете, что сами виноваты. Водительница другого автомобиля растеряна и считает виноватой себя. Полицейским вы скажете, что виноваты вы или она?

Вы

Она

Сейчас: Джейн

Всем довольная, я сижу в разреженной, полой строгости дома на Фолгейт-стрит.

Мой взгляд усваивает нетронутую пустоту сада. Я выяснила, почему в нем не растут цветы. Сад устроен по образу японских карэсансуй, о которых я прочла в Интернете: это формальные медитационные сады при буддийских храмах. Формы в них символичны: гора, вода, небо. Там ничего не растят, там размышляют.