Предсказание прошлого

Качиркова Эва

Контраст между тенью и солнцепеком был столь разителен, что у меня словно мороз прошел по коже. А может, пробрало от бдительного взгляда милиционера в форме, охраняющего калитку в деревянном заборе? За ней, точно айсберг, сияла бело-голубая милицейская машина. Моя пестровыкрашенная «шкода» рядом с ней выглядела просто подозрительной дешевкой.

Впрочем, и я показался им подозрительным. Во всяком случае, именно так со мной обращались. В отличие от барышни Дроздовой. Ей позволили вернуться в каморку, где среди своих игрушек безжизненной куклой лежал

ее дядюшка, а меня оттуда выставили. При этом строго-настрого предупредили: по саду не ходить, ничего не трогать – короче говоря, приперли к стенке. Вот я ее и подпирал почти в буквальном смысле слова.

Я сидел на невысоком заборчике, окаймляющем въезд в гараж. Через вентиляционное отверстие тянуло бензином. Перемахнув барьерчик, я подошел к зарешеченному оконцу в двери гаража. Внутри белела малолитражка и сверкали рукоятки мотоцикла.

– Ничего не трогайте! – рявкнул милиционер, не успел я взяться за дверную ручку. Тут же из-за угла вынырнул человек, который минут сорок назад представился нам как поручик Павровский.

– Что вы тут делаете? – ощерился он, блеснув из-под цепочки усов белыми зубами – отнюдь не в улыбке. – Я ведь сказал вам, обождите у двери!

Пришлось молча вернуться на бетонную дорожку. За спиной поручика я увидел барышню Дроздову, бледную, комкающую в руке платочек. Она укоризненно поглядела на меня, словно считала виновником всех грядущих бед. А может, и тех, что уже случились.

– Простите, – вырвалось у меня под этим взглядом. – Я подумал, что…

– Думать позвольте нам, – раздраженно перебил поручик. – Идемте! – обернулся он к Ганке. – Оба! – И двинулся к входной двери из некрашеной сосны, отделанной тяжелым черным металлом.

Мы последовали за поручиком. Он отпер дверь и вошел внутрь. Сразу же за порогом, вопреки ожиданию, была не прихожая, а большой холл с винтовой лестницей посредине. Легкая дачная мебель, и не какая-нибудь грошовая, а из лиственницы. Кресла и диван покрыты белыми, с коричневыми пятнами шкурами. Похоже, будто Амиго растерзал тут теленочка. Еще одна шкура, бычья, лежала на полу, огромная, цельная – вот-вот замычит.

– Садитесь, – предложил нам поручик Павровский голосом, который разнесся по залу, как рев только что упомянутого парнокопытного.

Я разглядывал его – в нем и впрямь было что-то от быка. Серые, налитые кровью глаза неподвижно уставились мне в лицо. Я послушно опустился в кресло. Шкура неожиданно оказалась мягкой и шелковистой.

– Не хотите ли осмотреть дом? – слабым голосом предложила Ганка Дроздова.

– Потом, – сурово отрезал поручик. Усевшись напротив меня, он выложил на стол ключи, которыми отпирал дверь. Ганка Дроздова нерешительно примостилась на краешке дивана. – Что ж, выкладывайте, – предложил мне поручик. – Все, чем занимались с момента, как сюда приехали. – Попрошу ничего не упускать, – добавил он строго.

Я рассказал все. Как он того желал, шаг за шагом описал я свои действия после ухода Ганки Дроздовой, не забыв про эпизод с собакой, мокрые туфли и про то, как,

попав в помещение с отдельным входом из сада, обнаружил труп.

– Сколько времени вы тут пробыли в одиночестве? – спросил поручик, едва я закончил.

– И получаса не прошло. В самом доме, наверное, минут десять, точно не могу сказать. Может, и меньше.

– Десять минут вы стояли над покойным? – иронически уточнил он.

– Я его не видел. Увлекся там моделями… От двери его не было видно, вы ведь сами знаете. Обошел вокруг стола и…

Я замолчал, к чему объяснять то, что и так яснее ясного. Двери открывались внутрь и загораживали место, где лежал убитый. Это же логично – я мог подойти к нему, только обойдя вокруг стола, а по дороге занялся этими игрушками.

– Послушайте, – спохватился я, – мне ничего не стоило уверить вас, что едва я вошел туда, как вернулась Дроздова. Я ведь был там один.

– Не были! – заявил поручик. И повернулся к девушке. – Эти соседи далеко отсюда?

– Минутах в пяти, – пискнула та.

– Что вы слышали, когда возвращались?

В изумлении я уставился на девушку. Краска все еще не вернулась на ее лицо, сухие глаза блестели горячечным блеском.

– Ничего, – ответила она уверенно.

В растерянности я переводил глаза с нее на поручика. Тот не обращал на меня внимания.

– А раньше что вы слышали?

– Сразу же, как только я отошла, залаяла собака. Лаяла долго, почти непрерывно. Умолкла перед тем, как я пошла обратно.

Поручик понимающе кивнул головой.

– За пять минут не пройти и полкилометра, – обратился он ко мне. – А по прямой расстояние и того меньше. Лес здесь редкий. Собачий лай далеко слышно. Собака замолкла, когда потеряла вас из виду. Когда вы завернули за угол и обнаружили эту незапертую дверь. И не уверяйте меня, что вы не сразу поднялись наверх, – угрожающе прибавил он.

– Я не собираюсь говорить вам ничего, кроме правды, – ответил я, совершенно раздавленный его тяжеловесной логикой. – Чего вы хотите? С этой девушкой я не был знаком, увидел ее сегодня впервые в жизни. Оказался тут сбоку припека. А человек этот был мертв наверняка еще до того, как мы сюда приехали. У вас ведь есть врач! Он должен вам все подтвердить.

Поручик выпятил губы под усиками карточного шулера и закивал головой.

– Да. Время смерти удалось установить совершенно точно. Абсолютно точно, минута в минуту.

Я уставился на него во все глаза. Ганка, наоборот, скорбно вздохнув, опустила длинные ресницы.

– У него на рабочем столе стоял будильник. И зазвонил он минуту спустя после того, как мы приехали.

– Ну и что? – буркнул я. Звон этот я тоже слышал, когда ждал внизу у двери. Но никак не связывал его с будильником на столе под окном. С чего-то решил по дурости, что это звук какого-то прибора, которым пользуются при осмотре места происшествия.

– Это он его завел. – И поручик поднял глаза кверху, точно собираясь призвать в свидетели особу, чья душа уже пребывала на небесах.