Предсказанное. Том 1
Шрифт:
– Пойду. Если докажете СЭКОНу целесообразность рейда. Но все же давайте подождем полной реабилитации Мальгина, он уточнит мой расчет.
– Операция прошла успешно?
– Более чем. В нем проклюнулся интрасенс, что послужит дополнительной гарантией против появления синдрома «черного человека». Клим уже начал потихоньку разбираться в себе, входить во вкус, а главное – научился контролировать состояние инсайта [80] , связанное с «черными кладами».
– Силен мужик! – сказал Ромашин искренне. – Вы с ним непременно подружитесь.
80
Инсайт –
– Уже.
– Ну и славно. Втроем мы справимся.
– Еще один неприятный вопрос, можно?
– Валяй.
– Что, если мы не найдем Шаламова? Я имею в виду здесь… дома, в нашем галактическом домене.
– Есть одна идейка… – нехотя проговорил Ромашин. – Может быть, это заумь… конкретно с ней возиться недосуг, да и специалисты нужны классные. Позже я поделюсь ею. Итак, готовим бросок на дно Нептуна?
Синий мир планеты с исполинским зрачком Большого темного пятна стал приближаться, пока весь объем виома не заняла непроницаемая черная мгла, скрывающая за собой не одну тайну планеты.
ГЛАВА 8
Золотой луч утреннего солнца проник в комнату и остановился на щеке. Мальгин проснулся, некоторое время лежал с закрытыми глазами, ловя кожей ласковое тепло, потом рывком встал и распахнул окно.
Несмотря на бабье лето, температура воздуха в утренние часы на широте Смоленска и Брянска не превышала десяти градусов тепла, но Мальгин не боялся даже сорокаградусного мороза. Чистый прохладный воздух, напоенный тысячью запахов, от грибных до поздно цветущих трав и цветов, хлынул в легкие и мгновенно очистил голову от остатков сна.
Отец возился в саду с другой стороны дома, Мальгин видел его внутренним зрением сквозь кустарник, стену и деревья. Клим позвал его мысленно, уловил ответное удивление и удовлетворенно засмеялся. Все шло нормально, хотелось жить, двигаться, бороться с опасностью и творить чудеса. Последствия уроков Железовского сказывались каждый день, и были они в большинстве случаев приятными, но все же открывающиеся горизонты безоблачными не казались. Культ хандры Мальгин разрушил, привел в систему кое-какие свои внутренние проблемы, но с раздвоенностью в душе справиться пока не мог. Главный узел проблем, связанный с именами Купавы, Карой, Шаламова, не решался. Ни математически, ни логически, ни эмоционально.
Мальгин бесшумно спрыгнул в сад, обежал стороной огород с хозблоком, миновал озеро и по тропинке припустил в лес, через поле, через высохшее, пружинящее под ногами болото, оставляя в стороне еще один коттедж хутора и далекие многоквартирные высотные «сотовые» дома окраины Жуковки. На этот раз налетел на палаточный лагерь нихилей – потомков хиппи в десятом колене, перепугал какого-то грибника, подумав, что напугал бы того еще больше, если бы не отрастил волосы. Добежал до родника, напился с колен и повернул обратно.
Отец все еще бродил по саду, что-то окапывал, заботливо убирал садовый мусор, готовил мудреный инвентарь к зиме. Мальгин понаблюдал за ним исподтишка, потом начал делать зарядку – комплекс ши-кай. Отец нашел его в тот момент, когда он делал стойку на локтях: обошел кругом, похмыкал, хлопнул по животу. Клим упал на спину и расслабился, улыбаясь.
– Когда-нибудь сломаешь себе шею, – проворчал Мальгин-старший
– Не сломаю. – Клим сплел ноги, обхватил их руками и в образовавшееся кольцо просунул голову. – Как ты думаешь, какое количество поз может принять человек?
Отец задумался, погладил подбородок, пожал плечами.
– Ну двадцать… может быть, тридцать. Нет?
– Шива демонстрировал восемьдесят четыре тысячи поз, направленных на поддержание здоровья и достижение высшей степени сознания. Насчет высшей степени ничего сказать не могу, видимо, для меня это пока недостижимо, однако я могу продемонстрировать около десяти тысяч поз. Остальные семьдесят тысяч тоже было бы несложно реализовать, но для этого необходимо время, а его-то мне как раз и не хватает.
Мальгин включил свое новое чувство видения комплекса биополей, излучаемых человеком, одно из многих в сфере гиперчувств, и отец, в некоторой растерянности почесывающий затылок, разделился на три полупрозрачные, входящие одна в другую, фигуры.
Внутреннее видение позволяло теперь хирургу видеть ауру собеседника – его биоизлучение, пси-поле и набор испарений, зримо разделять черты характера, почти свободно оценивать его душу. Каждый человек как бы разделялся на несколько «призраков» разного цвета: чем сложнее был внутренний мир человека, тем больше «призраков» в нем умещалось. Негативные стороны характера окрашивали фантом во все оттенки фиолетового, коричневого и в черный цвет, положительные черты вызывали к жизни голубые, розовые, золотистые тона, переходные формы типа ум – хитрость добавляли зеленых и синих тонов, и лишь равнодушие всегда вызывало ощущение сырости и окрашивало «двойника» в серый цвет.
«Призраки» отца были текучи, почти прозрачны и отбрасывали оранжевые, розовые, голубые и золотые блики. Внутри одной из фигур клубился сизо-синий туман, и Мальгин знал, что это такое: потускневшая, но неизбывная тоска по жене.
– Все! – Клим «развязался» и вскочил. – Побежали в душ.
– Я уже купался. Будешь готов – кликнешь, позавтракаем и покалякаем.
На завтрак отец приготовил салат из овощей, жареные грибы, мясо по-мушкетерски и топленое молоко.
Поговорили о видах на урожай на будущий год, о соседях, о родственниках, зовущих погостить. Отец с неодобрением отозвался о таборе нихилей, на что Мальгин возразил: раз общество имеет возможность терпеть подобные неформальные структуры и содержать их, давая прожиточный минимум, то какие могут быть претензии? Другое дело – формирование в молодежной среде групп социально опасных, типа дилайтменов, любовников, хочушников, с их культом абсолютного лидера, «клубов острых ощущений» или «эскадронов жизни».
Отец не стал углубляться в теорию минимально необходимой морали и сетовать на сложность взаимоотношений в мире, просто он пытался создать сыну атмосферу нормального расслабляющего отдыха, и Клим только улыбался в душе, видя потуги старика отвлечь его от горьких дум.
– Досыть, – сказал Мальгин, погладив живот, в ответ на попытку отца налить еще стакан молока. Эксперимент открыл канал родовой памяти, и на ум постоянно приходили странные, ласковые, пахнущие дымом костра и парным молоком древнерусские слова. Многие из них обозначали понятия, давно ушедшие из жизни, многие потеряли значение и смысл, но не утратили запаха старины и ласкали гортань, как глоток хрустально-чистой родниковой воды.