Предводитель энгов
Шрифт:
— Подумать только! — с удивлением протянул горожанин. — А я и не знал!
— В его поместье такие породистые собаки, каких не сыщешь нигде в мире. Да что собаки! Какие у него ружья! Тут и фитильные ружья из Люттиха с нарезным стволом, ружья, громадные точно пушки, и ружья с колесцовым замком, годные в любую погоду. Я уж не говорю о его саблях, которые перерубают ружье легче, чем столовый нож режет кусок сыра. И лезвие у них такое тонкое и острое, что сбривает бороду по самые щеки.
— Господи помилуй! — с величайшим
— Но для чего же такому знатному господину понадобилось исповедоваться у нашего пастора? — спросил один из них.
— А ему ночью было знамение свыше, — ответил рассказчик. — Вам я могу об этом шепнуть, потому что на вид вы люди весьма почтенные. Так вот, ему явился архангел Гавриил, вернее сказать, он явился нам обоим: живехонький, ну просто вот как я сейчас перед вами. И мой друг пошел к пастору, чтобы спросить его, великий ли это грех, если крещеный человек женится на дочери великого турка. Это мы спрашиваем у каждого пастора в каждом городе, который проезжаем.
Пока его спутник рассказывал любопытным эту необыкновенную историю, приезжий, стоя на коленях перед пастором, шептал:
— Ваше преподобие! Сидите спокойно и не подавайте виду, что удивлены моими словами. Я прибыл к вам по очень важному делу, и, так как мы оба с вами заинтересованы в том, чтобы ничьи уши не слышали, о чем мы с вами будем говорить, я выбрал это святое место как самое безопасное для нашей беседы.
Старый пастор в величайшей растерянности уставился на говорившего. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем он обрел дар речи:
— В чем бы ни состояло ваше дело, я не вправе выслушать его в божьем храме, ибо здесь я исполняю только свои обязанности священнослужителя.
Он хотел уже подняться со своего сиденья, но настойчивый, глубокий взгляд незнакомца удержал его на месте. Незнакомец продолжал:
— Не уходите, господин пастор, прошу вас. Разве есть другое место, где можно сообщить вам тайную весть? Здесь нас окружают глухие стены, рядом ни души, кто мог бы подслушать, а над нами господь бог, в которого мы оба с вами веруем и которому оба служим, когда действуем во имя того, что должно быть самым дорогим и священным для каждого человека, — во имя блага родины!
— Кто же вы? — пробормотал пастор.
— Я послан бургомистром Нансеном, а зовут меня — Свен-Предводитель.
— Свен-Предводитель! — прошептал пораженный священник. — И ты явился сюда, чтобы…
Свен улыбнулся.
— Я явился сюда, ваше преподобие, чтобы передать вам бумагу, которую я сейчас уронил из своего рукава на пол исповедальни. А кроме того, я хотел просить вашего позволения наведаться в ваш сад и поглядеть на вашу пасеку, так как до меня дошел слух, что равной ей нет во всем королевстве.
— Поглядеть на мою пасеку! — повторил священник.
— Да, — ответил Свен. — Или, вернее, на ваши
— И ты, Свен-Предводитель, дерзнешь отправиться в Копенгаген с такой поклажей! Долог этот путь и чреват опасностями! Ты не боишься взвалить на себя такое трудное дело?
— Нет, ваше преподобие! Страх мне неведом. Когда я смогу отправиться в путь?
— Нынче ночью я передам тебе все, что должен,
— Где мы встретимся?
— Здесь, в церкви.
— В котором часу?
— Луна как будто заходит в полночь.
— Да поддержит господь ваши силы в этот час! Я сразу понял, что вы достойный и благородный человек. Дайте мне ваше благословение, оно мне пригодится.
Коленопреклоненный Свен еще ниже склонился перед священником. Старик возложил руку ему на голову, возвел светлые глаза к небу и тихо прошептал несколько слов. Тогда Свен встал и через хоры спустился к своему товарищу, который продолжал рассказывать горожанам о своем друге, уснащая повествование все более удивительными подробностями.
Так как желающих исповедоваться больше не было, пастор вышел на хоры, где у входа на полу по-прежнему лежала Головешка. Пастор осенил ее крестным знамением и, положив руку ей на голову, попросил собравшихся прихожан проявить милосердие и снисхождение к кающейся грешнице.
Головешка поднялась с пола и обратила к прихожанам свое морщинистое лицо — на нем было написано выражение злобного упорства. Ее передали двум городским стражникам, которые должны были отвести ее обратно в Гусиную башню, где ей надлежало сидеть взаперти до окончания церковного покаяния.
Прихожане стали понемногу расходиться. Капеллан Танге предложил руку Гьертруд, чтобы проводить ее до пасторской усадьбы.
Круглое личико Гьертруд казалось опечаленным. Идя по улицам со своим женихом, она все сильнее опиралась на его руку и, наконец, взволнованно шепнула ему:
— Как мне жаль бедную старушку! Право, Танге, я попрошу отца, чтобы он немного сократил ей срок покаяния.
— Ну еще бы, моя дорогая! — воскликнул Танге, сжимая ее руку. — Дай тебе волю, ни один самый опасный преступник никогда не понес бы никакого наказания. А я считаю, что такая злодейка, как Головешка, заслужила, чтобы ее покарали.
— Ты и в самом деле веришь, что она умеет колдовать?
— Верю, и даже очень твердо, — убежденно ответил Танге. — Таким женщинам ведомы многие тайные силы природы, и они используют их во вред людям. Я своими собственными глазами видел в Ютландии, в Нибе, старую колдунью, которая вызывала с того света мертвецов. Просто волосы становились дыбом.
— Неужто! — ужаснулась Гьертруд, с боязливым любопытством глядя на жениха.
— Не бойся, моя радость! — успокоил ее жених. — Эта ведьма уже давно не показывает своих чудес.