Предводитель волков. Вампир (сборник)
Шрифт:
– Как! Ты отпрашиваешь его у меня, чтобы охотиться на волка?
– Вы боитесь, что волк его съест?
– Мокэ! Мокэ!
– Э! Говорю же вам, я за все отвечаю!
– Но где же бедный ребенок будет спать?
– У папаши Мокэ, где же еще! У него будет хороший матрас на полу, простыни белые, как те, что Господь постелил на равнине, и два теплых одеяла – он не простудится, отвечаю!
– Ах, мама! Не волнуйся! Идем, Мокэ, я готов.
– Ты меня даже не обнимешь, бедное дитя?
– О! Конечно, обниму,
Я бросился матери на шею и чуть не задушил ее в объятиях.
– А когда вы вернетесь?
– О! Не волнуйтесь, мы вернемся завтра к вечеру.
– Как «завтра к вечеру»! Ты же говорил о рассвете!
– На рассвете – это о волке; но если мы его не найдем, то нужно же будет ребенку подстрелить одну-две диких утки в болотах Валю.
– Еще лучше! Ты его утопишь!
– Черт возьми! – сказал Мокэ. – Если бы я имел честь разговаривать не с женой моего генерала, я бы сказал …
– Что, Мокэ, что бы ты сказал?
– Что вы сделаете из сына мокрую курицу. Да если бы мать генерала ходила за ним по пятам и цеплялась за край одежды так, как вы бегаете за этим ребенком, он никогда бы не переплыл моря и не оказался бы во Франции.
– Ты прав, Мокэ, забирай его; я потеряла голову.
И мать отвернулась, чтобы смахнуть слезу. Материнская слеза, бриллиант сердца, ценнее жемчуга Офира. Я видел, как она скатилась.
Я подошел к бедной женщине и совсем тихо сказал:
– Если хочешь, мама, я останусь.
– Нет, иди! Иди, дитя мое, – сказала она. – Мокэ прав: нужно, чтобы ты когда-то стал мужчиной.
Я поцеловал ее напоследок. Потом догнал Мокэ, уже по дороге. Пройдя шагов сто, я обернулся. Мать вышла на середину улицы, чтобы как можно дольше не терять меня из виду.
Теперь пришла моя очередь смахивать слезы с ресниц.
– Ну вот! – сказал Мокэ. – Теперь и вы плачете, господин Александр!
– Полно, Мокэ, это от холода.
Но вы, Господь мой и Бог, который подарил мне эти слезы, вы ведь знаете, что я плачу не от холода…
VIII
Мы добрались к Мокэ затемно.
Поужинали яичницей на сале и фрикасе из кролика в вине.
Потом Мокэ постелил мне. Он сдержал слово, данное матери: в моем распоряжении был хороший матрас, две белые простыни и два очень теплых одеяла.
– Вперед! – сказал мне Мокэ. – Заройтесь поглубже и спите; вероятно, завтра в четыре часа утра нужно будет начать действовать.
– В любое время, как ты скажешь, Мокэ.
– Да-да, вечером вы ранняя пташка, а завтра утром нужно будет выплеснуть на вас полный ушат холодной воды, чтобы разбудить.
– Разрешаю это сделать, Мокэ, если тебе придется повторять дважды.
– Ну-ну, увидим!
– Ты очень спешишь лечь спать, Мокэ?
– А что же вы хотите, чтобы я делал в такое время?
– Мне кажется, Мокэ, ты мог бы рассказать одну из тех историй, которыми
– А кто встанет за меня в два часа, если я буду до полуночи рассказывать истории? Господин кюре?
– Ты прав, Мокэ.
– И на том спасибо!
Я разделся и лег. Мокэ упал на кровать прямо в одежде. Через пять минут он уже вовсю храпел. А я два часа ворочался с боку на бок – мне никак не удавалось заснуть. Сколько же бессонных ночей я провел накануне открытия охоты!
Наконец к полуночи усталость взяла свое.
В четыре часа утра я внезапно проснулся от холода. Я открыл глаза.
Мокэ сдернул с меня одеяло и стоял рядом, опираясь обеими руками на ружье и с трубкой во рту.
Его лицо еле виднелось в слабом свете, исходящем от трубки, и при каждой затяжке освещалось сильнее.
– Ну что, Мокэ? – спросил я его.
– Ну… его спугнули.
– Волка? А кто же его спугнул?
– Бедняга Мокэ.
– Ах, браво!
– Догадайтесь только, куда он забрался. Не волк, а просто послушный ребенок!
– Куда же он забрался, Мокэ?
– О! Держу пари, что не угадаете! В заросли Трех Дубов.
– И что же? Он окружен?
– Еще бы!
Три Дуба называлась рощица из деревьев и кустарника размером арпана в два в центре долины Ларньи, примерно в пятистах шагах от леса.
– А охотники? – продолжал я.
– Предупреждены, – ответил Мокэ, – они на опушке леса, все отменные стрелки: Муана, Мильдэ, Ватрэн, Лафей, лучшие из лучших. Мы с вами, со своей стороны, оцепим заросли с господами Шарпантье из Валю, Ошдезом из Ларни, Детурнелем из Фоссэ, спустим собак, лесник их науськает – и готово!
– Мокэ, оставишь меня в удобном месте.
– Я же говорил, что вы будете рядом со мной. Однако уже пора вставать.
– Ты прав, Мокэ. Бр-р-р!
– Так-так, сжалимся над вашей молодостью и подбросим хвороста в печь.
– Мокэ, я не осмеливался просить об этом, но если ты это сделаешь, то, честное слово, буду весьма признателен.
Мокэ сходил в сарай за охапкой дров, которые он бросил в очаг, подталкивая ногой, потом поднес к тонким веточкам зажженную спичку.
В тот же миг огонь вспыхнул и радостно взвился вверх. Я присел на выступ печки и оделся. Клянусь, я проделал это быстро. Мокэ был просто поражен.
– Вперед, – сказал он. – Глоток «Парфэт-амура» – и в путь!
И Мокэ наполнил два стаканчика желтоватым ликером, который мне даже не нужно было пробовать, чтобы узнать.
– Ты знаешь, что я не пью спиртного, Мокэ.
– А! Вы настоящий сын своего отца! Но что же вы тогда будете пить?
– Ничего, Мокэ, ничего.
– Вы знаете поговорку: «В пустом доме поселяется злой дух». Поверьте мне, бросьте что-нибудь в желудок, пока я заряжу ваше ружье, – нужно сдержать слово, данное бедной мамаше.